Сто первый (сборник)
Шрифт:
Но бывает.
Склонился Савва над тем, молодым, блеснул в желтом луче клинок. Молча все делал Савва: захрипело, забулькало под ним.
Развернулся лейтенант и пошел прочь.
Иван остался — как пригвоздило его.
Вопли, хрипы, хруст. Темно в подвале, только лучи тусклые. Не видно Ивану, но слышно все. Вдруг голос, Ксендзова голос:
— Ну, чево, негр, попутал?
— Алла… аххрсу… ссуукаа…
— О, ты глянь… Не рыпайся, — слышно, как тужится, кряхтит Ксендзов. — По нашему ругается, а еще негр! Не трепы-хай-сяа…
Полк
Стемнело.
Заполыхали костры.
Солдаты тащили в огонь все, что горело и плавилось. Грелись, сушили портянки, терли снегом натруженные за день ноги. Офицеры докладывали по команде, что и как было: кто выбыл по ранению, сколько нужно боеприпасов на завтра. Ивану с Саввой объявили от командования благодарность за того гранатометчика и снайпера с крыши, что сбил Савва. Успел снайпер раз только стрельнуть — положил сержанта, того самого Сохатого. Пили за Сохатого и второго погибшего: кто — хоронясь от лейтенанта, водку, кто — чая из сухпаев жидкого, но горячего. Помянули горячим и стали укладываться. Ушли солдаты в охранение. Иван почистил винтовку, бросил Савве масленку, — тот вечно терял мелочи хозяйственные.
Ксендзов — как репей. Савва к нему тоже проникся. Несут всякую дурь, гогочут.
— А че, я думал первый раз… там стра-ашно, как говорят… это, убивать. А мне пофиг было, мама не горюй. Только трахея у этого… негра, хрустела. Противно. Как по пенопласту ногтем.
— Га-га-га, — смеется Савва. — Душара, да.
— Мне на дембель.
Маленький солдатик — Ксендзов; таких война жалеет.
Роту Перевезенцева на следующий же день сняли с переднего края и отвели в тыл на доукомплектование.
Савву с Иваном откомандировали прикрывать «вованов», штурмовые группы Внутренних войск. Потом снова притулились к своим пехотным «слонам». Так и крутились по городу: оглохли от канонад, тело от грязи даже не чесалось уже — зудело с пяток до ушей. На мелочевку, вроде того автоматчика, Иван больше не разменивался. Завалил Иван полевого командира — какой-то «эмир» или «амир», черт их разберет. Полковник от разведки жал ему руку и говорил, что за такой выстрел полагается орден. Штабные зашевелились вокруг полковника: «Как фамилия бойца? Знамов? Часть… За-пи-шем… Ждите!»
Обещанного три года ждут — это Иван знает, а потому мимо ушей все.
Нашкрябал Иван восемь зарубок.
Укатало его — постепенно развоевался Иван: и уже не так билось его сердце, когда падал поверженный им враг. Стучало ровно — тук-тук, тук-тук.
Он вспоминал Ксндзова: «Надо же, вид у него… сморчок, хмырь болотный. А ты, смотри, выпотрошил своего негра и хоть бы хны. По пенопласту ногтем… Душара! — передернуло Ивана, как представил тот «пенопласт» и обгрызенный ноготь, рожу Ксендзова выпачканную сажей. — Живой, интересно, нет? А ведь не так было в девяносто пятом… не так точно».
Гудела Москва, встречая третье тысячелетие. Рвались над головами сытых горожан китайские петарды;
Девятым стал мальчишка-подросток лет двенадцати не больше.
На Черноречье у детской больницы, где водохранилище, завязались тяжелые бои. День, второй. Не могут выкурить боевиков. Вроде видела разведка, как занимали бородачи дом. Пехота совершает маневр. Команду артиллеристам. Разнесут САУшки в прах «хрущебу». Пошла пехота зачищать — и нарываются! Мины-растяжки, снайперы, гранатометчики. Пехота залегает, считает раненых, убитых. А в доме пусто — ни тел, ни следов. Потом сообразили: боевики в дозор выставляли салажат — шнырей. Кто станет по мальчишкам палить? Люди ж тоже — не звери.
Иван выстрелил.
Мальчуган прыгал по развалинам, ковырялся в носу, всем видом давая понять, что он беженец — каких тысячи, — что он просто еще одна жертва войны. Иван выстрелил. Он видел, как точно вошел стальной наконечник пули мальчишке в висок, как бросило голову, а затем дернулось вслед тело. Землю из-под ног мальчишки вырвало бедовым ветром, сорвавшимся с небес…
Боевиков зажали в клещи под Ермоловкой. Остатки банд загнали на минное поле, где и легли многие из оставшихся непримиримых — арабов, наемников, проклятых своим народом глупцов, вставших под знамена убийцы и маньяка Шамиля Басаева.
Но это уже материал для документальных изложений.
Басаев уходил. Его и кучку обезумевшего сброда преследовали штурмовые отряды армейской пехоты и Внутренних войск. Кружили над Катыр-Юртом боевые вертолеты. Крыла «коврами» артиллерия. Здесь у самых предгорий отчаянно сопротивлялась группа боевиков — оставленное умирать прикрытие.
Полковник от разведки нервно мял пальцами сигарету, раскрошил и выбросил. Достал другую. Иван догнав патрон в патронник, щелкнул предохранителем. Он рядом с полковником стоит, Савва поодаль.
— Броню видишь? — полковник указал в сторону села, где метрах в ста от крайних домов дымился бэтер. — Мои на противотанковую нарвались. Оттуда из посадок снайпер работает. Не подобраться.
На село заходила в боевом порядке пара вертолетов. Полковник поднял голову.
— По селу… Снайпер тот с лесочка, с края бьет.
Вертолеты выпустили заряды. Ракеты, оставляя тонкий дымный шлейф, с диким воем впивались в дома. Загрохотало. Над селом поднимались дымы. Где-то сбоку, свалившись на снарядный ящик, орал оглохший, одуревший от бессонницы авианаводчик: