Стоход
Шрифт:
— Вы, товарищ Крук, пока поживите в отряде «Буревестник». Вам кем хочется быть?
— Пулеметчиком, — чувствуя, что краснеет, ответил Гриша и встал, неумело вытянув руки по швам.
— Есть у них замечательный учитель этого дела. Он вас обучит. Пленный чех. А товарищ, с которым вы бежали, пусть остается в вашем отряде.
Ефремов открыл дверь и сказал дневальному, стоявшему возле землянки:
— Степан, отведи товарища Крука к Спишаку, пусть за неделю сделает его первоклассным пулеметчиком. — С этими словами
Гриша благодарно кивнул, попрощался с Александром Федоровичем и ушел. И всю дорогу до землянки пулеметчиков удивлялся этой неожиданной улыбке Ефремова. Глубокие морщины, которые окаймляли его рот, как-то изогнулись, приподнялись вверх, на щеках вдруг прорезались ямочки. И получился веселый, добродушный человек. Даже не верилось, что одно и то же лицо может так измениться.
— А как думает комиссар? — оставшись вдвоем, спросил Ефремов.
— Много лет я знал Ивана Петровича Волгина. Миссюра знает его еще больше. Ну а Гриша молился на этого человека — он спас его отца, чуть не на руках принес из немецкого плена после гражданской войны, — сказал Моцак и, вздохнув, развел руками: — А теперь я ничего не понимаю, да и Миссюра чешет в затылке. Этот непонятный увоз его на «оппеле» из имения в начале войны… Как жаль, что Гриша мне тогда не сказал, что видел его в такой машине!
— Да, этот Крысолов умел великолепно маскироваться. Двадцатилетний стаж разведчика обязывал к этому.
— Не может быть! — Моцак отшатнулся.
— Мы связались с Москвой. Оказывается, о нем наша разведка уже в сороковом году кое-что знала, да война помешала вывести господина Бергера-Волгина на чистую воду…
— Тогда… — потирая вспотевший лоб, Александр Федорович нахмурился, — тогда нам надо срочно менять базу и отозвать связную.
— Анну Вацлавовну отзовем сегодня же. На ее место пошлем другого связного, а насчет перемены базы ты прав, — кивнул Ефремов. — Вам и «Буревестнику» надо передислоцироваться. Кстати, вашу резервную базу кто строил?
— Егор Погорелец и двое погибших, Омар и Санько Козолуп.
— Кто в отряде знает об этой базе?
— Только трое: Погорелец, я и Миссюра.
— Вот это хорошо! Как вернетесь, сразу же перебирайтесь, — распорядился Ефремов. — Второе… Тех двоих, что направил к вам Крысолов, немедленно арестовать и под усиленным конвоем доставить сюда.
— В доме Крысолова есть еще женщина. Как с нею? — спросил Моцак.
— Она, возможно, ценнее этих двоих. Обязательно возьмите ее. А дом тщательно обыщите, там должна быть рация.
— Вы даже так думаете? — удивился Моцак.
— Пока что предполагаю. А чтобы знать все наверняка, попытаемся отозвать этого Охотника. Если не придет, значит, наши догадки верны.
— Да, сильно промахнулись мы с Миссюрой, — повинился Моцак.
— Тут не только ваша вина, — ответил Ефремов. — Виноваты мы все, что до сих пор в
Крысолов пришел к Анне Вацлавовне в середине дня. Сообщил о продвижении воинского эшелона совершенно секретного назначения. Закурив свою трубку, хотел уходить. Но Анна Вацлавовна сказала, что его отзывают в отряд.
— В штаб или в отряд? — внешне спокойно спросил Крысолов, пуская кольца густого темно-сизого дыма.
— В отряд. Видно, боятся, чтобы и вас не схватило гестапо, как Гришу Крука.
— Я сижу за роялем, как на иголках, — ответил Крысолов. — Но кто сейчас не рискует?!
— Что верно, то верно.
— Передайте в отряд, что в течение трех дней я получу здесь очень важные, сведения, и тогда не обидно будет покидать город. А коль будут настаивать, что ж, если нужно, я готов!
В этот же вечер Анна Вацлавовна ушла в лес, к Олесе. А Крысолов встретился с шефом гестапо, и тот сообщил результат поисков трупа арестованного скрипача.
Следствие установило, что конвоир, везший арестованного, струсил, когда налетели советские самолеты. И скрипач во время бомбежки бежал.
— Бежал? — вне себя заорал всегда спокойный Бергер. Теперь он понял, почему его вызывают в партизанский штаб: парень этот уже в отряде, и там все знают.
Войдя в землянку, Моцак сразу же спросил Миссюру:
— Где писарь?
— На рыбалке.
— На какой еще рыбалке? — удивился Александр Федорович.
— Так он днями и ночами на речке пропадает. Придет весь мокрый, принесет какой-нибудь десяток карасиков, а счастья, будто сома пудового поймал.
— Да-а… Карасики… — Александр Федорович устало опустился на стул и спросил, нельзя ли все-таки найти этого «карасика».
— Сейчас пошлю хлопцев, — равнодушно кивнул Миссюра. — Тут столько проток, что не скоро найдешь. А чего он так понадобился? Придет сам. Хотя, кажется, я его с вечера не видел.
— Кажется или точно? — с тревогой спросил Александр Федорович.
Подумав, Антон твердо ответил, что писаря нет еще с вечера.
— Прав Ефремов, прав! — тихо, словно самому себе, сказал Моцак.
— В чем прав?
— В том, что в отряде нужен специальный человек… — И Моцак подробно объяснил, что это значит.
— А что, писарь оказался… — Миссюра не договорил, но Моцак понял его и кивнул:
— Да, он с Крысоловом…
Писарь не вернулся и к вечеру. Не нашли и книги, в которую он записывал все дела отряда. И только после этого Антон понял, для чего Сурков так подробно записывал все, что узнавал о партизанах. Видно, собирались истребить под корень не только самих партизан, но и тех, кто им помогал.