Стоход
Шрифт:
Олеся с веслом на плече шла позади.
— Куда ты меня ведешь? — вдруг остановился Сюсько. — Послушай, Гриша, забудем старое. У меня в лесу закопано золото. Ей-бо, много золота!
Гриша понимал, что Савка врет, но ответил:
— Вот и хорошо. Отдашь свое золото кому следует.
— Послушай, там столько, что хватит на всю твою жизнь! Возьми и отпусти меня. Олеся! Вступись хоть ты! Столько золота пропадет! Ей-бо!
— Я и без золота скоро буду богаче любого пана, — сказал Гриша, невольно глянув на самолет, который пролетел совсем низко
Директор МТС, к которому Гриша привел Сюська, тут же приказал заводить машину, чтобы везти задержанного в Морочну. Выслушав Гришу, он спросил: не узнал ли он человека, провожавшего Сюська. Гриша ожидал и боялся этого вопроса. Ему почудилось, что вторым был Крысолов. Но Иван Петрович спас его отца. Можно сказать, на руках принес из плена. А вдруг это и не он?
— Я не рассмотрел второго, — не сразу ответил Гриша. — Он ушел в лес.
Директор взял ракетницу, которую Гриша принял за большой пистолет. Поднес ее к носу Сюська и спросил:
— Чей самолет должен был сесть на озере?
Савка удивленно поднял глаза.
— Не удивляйтесь, я немного разбираюсь в назначении ракетниц. Да и огонь на острове не приму за обычный костер. Этот костер был сигналом вражескому гидросамолету. Ракетой вы должны были указать направление посадки. Это не удалось. Самолет покружился над озером и улетел. Видите, как все складывается по порядку? Ну а потом вы скажете, кто с вами был.
Тут вошел Крысолов со своей неразлучной трубкой в зубах и двустволкой за плечом. Он равнодушно спросил, что случилось. Выслушав объяснение директора, он посоветовал не везти ночью Сюська и даже не звонить об этом по телефону, а послать кого-нибудь на машине в НКВД.
— У него, — Крысолов кивнул трубкой в сторону Сюська, — могут быть сообщники. С ним они вас не пропустят в Морочну.
— Иван Петрович, тогда вы оставайтесь здесь, вы все-таки вооружены, — ответил директор. — А я поеду в Морочну.
На машине директора уехали и Гриша с Олесей. Грише надо было к утру вернуться в Морочну, чтобы ехать в училище.
Солнце только что взошло. Обычно по воскресеньям морочане в это время еще спали. А сегодня на улице было людно, как в ярмарку. По двое, по трое, с лопатами в руках люди шли в сторону Чертовой дрягвы. Даже в кузне, никогда не работавшей по воскресеньям, слышался веселый звон.
Как много изменилось в Морочне за последний месяц! За селом достроена новая больница. На бывшем доме коменданта полиции появилась вывеска: «Ясли». Железом покрыта новая школа. А какие огромные окна! И ступеньки цементные.
Как ни спешил Гриша, а не вытерпел, на прощание заглянул в окно школы. Пробежал по цементным ступенькам, подержался за блестящую медную ручку двери. И пожалел, что не придется учиться в этой чудесной школе.
Дома все уже было приготовлено к отъезду. Мать пекла млынци. Она была печальна и озабочена. Как-то по-особому нежно обняла прибежавшего сына, прижала к груди,
— Слава богу, пришло твое счастье, сынок…
Подъехала грузовая машина. Шофер вбежал в комнату и предупредил, что через несколько минут выезжают.
— Федь, так ты захвати мою торбочку, а я побегу на болото, прощусь с дедушкой, — попросил Гриша.
— Он уже на воскреснике? — удивился шофер. — Ну и дед! Иди, мне еще за председателем РИКа надо заехать.
— Александр Федорович тоже едет? — обрадовался Гриша.
— Он в Гомель. Тебе попутчик. — И, взяв холщовый мешочек с Гришиными пожитками, уехал.
Мать с сыном сели на лаву проститься. Оляна смотрела себе под ноги и ничего не могла говорить. А сказать сыну собиралась очень много. Но как заговорить о том, что ее мучает дни и ночи?
На ее счастье, Гриша давно чувствовал, какой мечтой живет его мать. И, превозмогая застенчивость, нарочито весело и беззаботно сказал:
— Мама, теперь ты останешься совсем одна.
— Как же одна? — удивилась мать. — А дедушка?
— Я не про то… Мама, выходи замуж.
Сердце ее остановилось. А потом бурными, отчаянными толчками заколотилось в груди. Оляна молча обняла сына, заплакала.
— Выходи за Антона Ефимовича. Он ведь хороший.
— Спасибо, сыночек, — глотая слезы, радостно прошептала мать.
Сразу же за селом Гриша увидел вереницы людей, идущих по берегу Стохода.
Солнце поднималось веселое, улыбающееся. Казалось, что и оно вместе с морочанами радуется началу великого дела. Над болотом то там, то тут еще висели дымчато-голубые клочья тумана. Но туман рассеивался, таял на глазах.
Гриша издалека увидел экскаватор, который из Стохода проделал себе канал с километр длиной и вошел в Чертову дрягву.
Железная пасть ковша с яростью бросалась в болото, огромными сверкающими клыками вгрызалась в густую торфянистую грязь и бросала ее в сторону.
С такой же злостью на болото — виновника вечных бед и несчастий — работали люди впереди экскаватора. Их было сотни две. Впереди всех, рядом с бригадой трактористов, трудился и дед Конон.
Санько обрадовался появлению друга. На прощание он хотел показать Грише все самое интересное на экскаваторе. Но интересного здесь было так много, что рассказать обо всем невозможно не только за десять минут, но и за целый день.
— Идем сперва в кабину экскаватора. Или хочешь в домик? — предлагал он то одно, то другое. — А трофеев наших еще не видел?
— Тро-феев? — неуверенно, будто бы плохо расслышав, повторил Гриша. — Что за трофеи? Вы ж не на войне.
— Александр Федорович каждый день тут бывает и говорит, что мы идем по следам десятка больших и малых войн.
Поднялись на второй понтон, на котором перед желтым сосновым домиком тесным кружком сидели мальчишки и девчонки от семи до десяти лет. Они о чем-то громко спорили, что-то рассматривали. И даже не заметили Санька и Гришу.