Стоим на страже
Шрифт:
Она хорошо знала все тайны маленькой рощи, но смутно представляла, что творится в большом человеческом мире, потому что слишком была увлечена своим. Конечно же она читала и слышала по радио об идущих где-то войнах, о сожженных напалмом детях, растерянно недоумевала: ну, как это можно — убивать друг друга, когда мир так прекрасен?! Неужели на земле еще есть люди, что способны поднять руку на ребенка, и как такие вообще появляются на свете?
А газетные статьи и сводки об убитых и раненых на этих войнах, о завоеванных и отвоеванных землях тоже были привычными и больше походили не на явь, а на отрывки из книг о прошлой большой
Та война не дошла до здешних мест, но увела за собой всех здоровых мужчин, и мало кто вернулся назад. Одни одинокими безымянными горбами лежали у дорог, у полей чуть ли не всей Европы. Другие черным дымом из труб концлагерей рассеялись над планетой. Третьи аккуратно выстроились в ряды на жутковато-чистеньких военных кладбищах за тысячи километров от родных погостов: солдаты и после смерти строятся в ряды — на кладбищах, на которые редко кто приходит. Но она не видела таких кладбищ — дальше областного города ей никуда не приходилось ездить. Вернулись лишь немногие, со странным блеском в глазах. Такой блеск она иногда замечала у отца, особенно когда он смотрел на играющих в войну мальчишек, но она никогда не задумывалась над причиной этого.
И вдруг в ее рощу, в ее жизнь ворвались танки. Шумным грачиным утром она бежала в школу, уже подходила к роще, как неожиданно лицом к лицу столкнулась со странным солдатом.
— Девушка, здесь ходить пока нельзя. Пройдите вон там вдоль реки, — равнодушно, устало и холодно сказал он.
И только тут она увидела танки. Неясными кучами они темнели под березами. Любимая тропинка была искромсана стальными гусеницами, на березах кое-где тоже были видны рваные раны, словно из-под содранной кожи торчали кости. Часть подлеска была вырублена, умирающие березки лежали на холодной броне и светились каким-то особенно чистым светом.
Она растерянно стояла перед солдатом. Конечно же не первый раз в жизни она видела солдат, но те, приезжающие на побывку или демобилизованные, были бодры, розовощеки, чисто выбриты, на парадном мундире — ряды играющих солнцем значков. А этот был страшно усталый, заросший щетиной, с большой ссадиной на лбу, в пыльной, пропитанной потом и маслом гимнастерке. До сегодняшнего дня таких солдат она видела только в кинофильмах о войне. Сначала она приняла его за часового, но часовой с автоматом стоял немного в стороне, ближе к роще, и, присмотревшись, девушка увидела на странном солдате офицерские погоны с двумя маленькими звездочками.
В закопченных руках лейтенант держал мыло, за широкий ремень было заткнуто полотенце. Он был, наверное, не намного старше ее и ровесник многих ее однокурсников, но в его губах таилась какая-то тяжелая и грустная усмешка, и ей стало не по себе, словно этот солдат знает о ней и о себе какую-то горькую правду-тайну, о которой даже не догадывается она.
— Девушка, здесь ходить пока нельзя, — повторил лейтенант устало, и синий свет совсем потух в его глазах.
Ночью она не могла уснуть. Она боялась себе признаться, что ей были приятны, но в то же время и страшили прилипчиво-грустные взгляды солдат. Она не знала почему, но ей было жалко их, молодых, с виду веселых парней, особенно же этого странного лейтенанта с тяжелыми печальными глазами, который уже четвертое утро встречается на перекрестке тропинок около речки и молча уступает дорогу.
В пятую ночь в этой роще лейтенант Горохов проснулся
Тракторист с баяном прошел только на рассвете. Сегодня у него, наверно, была особенная ночь: проходя мимо рощи, он не драл, как обычно, «Трех танкистов», а лишь неуверенно пробежал по басам, и те словно всхлипнули. За холмами чуть слышно стрекотали тракторы, их усталое бормотанье уютно вплеталось в крестьянскую ночь. Тракторы переговаривались между собой, как усталые мужики: вот кончим пахать — и по домам, на отдых.
Они были одной породы с танками, эти неказистые, потрепанные работяги. Но это родство, видимо, подобно родству холеной и тупой овчарки-людоеда с сибирской лайкой, с которой охотятся, пасут оленей, на ней ездят; а в свирепую пургу, если к ней крепко прижаться и запутать руки в густой шерсти, не замерзнешь.
И Горохов вдруг почувствовал себя чужим в этой осени, словно он и его солдаты вместе с танками, бронетранспортерами, ракетами были незваными пришельцами из какого-то другого мира. Ворвались, не спросившись, в эту мирную осень и отчужденно отгородились от нее часовыми. Вечером солдаты еще больше чувствовали свою ненужность здесь: по тропинке мимо рощи с полей шли усталые, пропыленные люди, а они вот уже несколько дней подряд изнывают от безделья.
Солнце поднималось все выше. Молчаливыми любопытными стайками потянулись мимо рощи мальчишки. Горохов уже несколько раз смотрел на часы. Уже пробежали последние ребятишки, но ее почему-то не было. И он поймал себя на том, что волнуется.
Как бы прочитав его мысли, откликнулся Сорокин, его механик-водитель:
— Запаздывает что-то учительша. Раньше хоть часы по ней проверяй, а сегодня нет и нет. То ли проспала, то ли еще что.
И Горохов чувствовал, что волнуется еще больше. Неужели на самом деле что-нибудь случилось? Или все дело в трактористе?
— Идет! — наконец заулыбался Сорокин.
Горохов и сам уже видел, что идет.
Что-то дрогнуло внутри. Пальцы растерянно бродили по пуговицам гимнастерки. Еще не зная, что он сделает в следующую минуту, Горохов заткнул за пояс полотенце и пошел к реке — наперерез ей. На перекрестке тропинок остановился, широко расставив ноги, и, вслушиваясь в ошалелый шум в висках, стал ждать. Девушка видела это и еще ниже опустила голову. Когда поравнялась с ним, Горохов преградил ей дорогу.
Она ждала этого, но все равно растерялась. Еще какое-то мгновение стояла с низко опущенной головой, потом резко отбросила назад перепутанные ветром волосы, и широко раскрытые глаза оказались рядом с его глазами.
— Мне нужно с вами поговорить, — глухо сказал Горохов.
Она поняла, что вот наступила та минута, с которой начнет рушиться ее детство.
— Я опаздываю на урок, — сказала она растерянно.
— А вечером?.. К речке. Я не могу отойти далеко от рощи… Я не могу прийти в деревню, поймите меня правильно. Придете?.. Хоть на несколько минут?
Ничего не ответив, девушка обошла его. Потом побежала.
— В десять! — крикнул вслед Горохов, хотя знал, что она не придет.
Никакого смысла в этом свидании не было. Трезвым умом Горохов понимал это. Но почему так щемит сердце? Почему только от одной мысли, что она не придет, он готов поверить, что именно ее искал все эти годы?