Столетнее проклятие
Шрифт:
— Так ты монах? — спросил старший.
— Я ношу на себе знак Христа. — Бальтазар неспешно распахнул скрепленные у горла одежды.
На груди его было вытатуировано распятие.
— Тоже отметина, однако господа нашего! — почти с восторгом заметил младший церковник.
— Коптские христиане склонны к мистицизму, — с сомнением проговорил старший.
— Однако же они поклоняются Христу, — возразил младший. — Монах не стал бы нам лгать, какого бы он ни был ордена.
— И все же мы в затруднительном положении, — с досадой заметил старший церковник. —
— Если мне позволено будет сказать, ваша милость… — Бальтазар запахнул одежды, вновь спрятав распятие. — С вашего соизволения, я готов позаботиться о леди. Я буду ее опекать от вашего имени.
От такого предложения высокие гости явно опешили, хотя Авалон заметила, что идея им по душе. Все четверо подвинулись поближе друг к другу и зашептались.
Авалон украдкой глянула на Бальтазара. Маг ответил ей едва заметной улыбкой — и вновь обратил на гостей исполненный почтения взгляд.
— Не вижу препятствий, — вставая, объявил посланник Малькольма. — По мне, так это наилучший выход. Этот человек — служитель бога, служитель Церкви. Он не нарушит своего слова. Его спутники тоже встали.
— Он станет потворствовать Кинкардину, — с сомнением проговорил посланник Генриха.
— Ни в коем случае, — возразил младший церковник. — В этом деле он так же беспристрастен, как и сама Церковь. Не так ли… как там тебя?..
— Бальтазар, ваша милость, — ответил маг.
— Превосходное христианское имя. Лучшего решения мы не могли принять.
Старший церковник подошел к Авалон.
— Миледи, я весьма обеспокоен твоим нездоровьем, однако же ты говоришь, что с тобою до сих пор обходились достойно. Видишь ли, мы не можем долее задерживаться здесь. Нам велено не оставаться на ночь в Савере, а вернуться немедленно.
— Понимаю, — сказала Авалон.
— Я буду молить всевышнего, дабы ты следовала наставлениям этого человека, который, как и мы, присягнул защищать тебя. Мы вернемся, как только нам будет что тебе сообщить.
— Надеюсь, что это дело разрешится скоро, — пробормотала Авалон.
— И я также, дитя мое. Быть может, ты хочешь передать что-нибудь своим кузенам?
— Только то, милорд, что я молюсь за их здравие, — ровным тоном ответила Авалон.
— Превосходно.
Авалон присела перед ним в реверансе и добавила:
— Не будете ли вы, милорд, так добры передать леди Мэрибел из Гаттинга, что я благополучна и ей также желаю благополучия?
— Непременно, леди Авалон.
Она снова присела в реверансе, уже перед всеми четырьмя гостями, и направилась к двери. Бальтазар, шурша одеждами, пошел за ней. Авалон уже потянулась к дверной ручке, но тут оглянулась, словно лишь сейчас вспомнила нечто важное.
— Прошу прощенья, добрые господа. У меня есть еще одна просьба.
Все четверо выжидательно смотрели на нее.
— Сообщите моему кузену Брайсу, что я прошу как можно скорее прислать сюда, в Савер, мои вещи. У меня здесь только одно платье, и это весьма затрудняет мне жизнь. Там, в Трэли, остались мои сундуки. Моя тамошняя служанка знает, какие вещи я имею в виду. Если бы кузен отправил их сюда, я была бы так благодарна…
Мужчины согласно кивнули, но Авалон боялась все же, что этого недостаточно. Мысленно прикоснувшись к сознанию Малькольмова посланника, она прибавила вслух:
— Скажите моему кузену, милорды, что мне надоело все время носить тартан. Уверена, что он меня поймет.
И поспешила уйти прежде, чем посланник шотландского короля не почувствовал себя оскорбленным.
Бальтазар вышел следом и плотно прикрыл за ними дверь.
Авалон вернулась в свою комнату, потому что ей больше некуда было уйти. Кроме того, нужно было обдумать происшедшее. Бальтазар следовал за ней как тень — безмолвный свидетель того, как она, повинуясь непонятному порыву, перечеркнула все свои прежние планы.
Тесная комнатушка нисколько не изменилась. Все так же стояла на столике миска с похлебкой, и в узком окне все так же клубились набрякшие дождем тучи.
Маг распахнул перед ней дверь, пропустил в комнату и остановился, словно ожидая чего-то.
Авалон оглянулась на него.
— У тебя найдется другая повязка? — спросила она.
Бальтазар неизвестно откуда извлек ярко-розовый шарф, расшитый серебряной нитью.
Авалон улыбнулась, глядя, как он пристраивает в повязку ее больную руку.
— Поистине мастерское притворство, — заметил маг.
— Я не притворялась, — ответила Авалон. — Что случилось с твоим господином?
— О чем ты, леди?
Авалон проверила, удобно ли руке в новой повязке, испытующе оглядела мавра — и наконец решилась проверить свою догадку.
— Маркус Кинкардин, — сказала она тихо, — одержим демоном.
Маг изогнул бровь, затем отошел к двери и захлопнул ее, чтобы часовые не услышали их разговора.
— Ты должен об этом знать. Ты святой человек и много путешествовал вместе с ним.
— Леди, ты имеешь в виду нечистого? — В небрежном тоне Бальтазара таился явный намек.
Авалон вспомнила свою химеру — бесплотное создание, своего врага и союзника. Однако она твердо знала, что химера, как и змея, овладевшая Маркусом, не имеет никакого отношения к Повелителю Зла.
— Нет, это не дьявол, — сказала она. — Просто нечто. Я видела это сама, когда стояла рядом с ним перед этими людьми.
— И что же ты видела? — спросил маг.
— Змею, — ответила Авалон. — Змею, которая овладела им.
Бальтазар сложил руки на груди.
— Миледи весьма проницательна.
— Что же это было такое? Оно настолько овладело Маркусом, что я испугалась за его жизнь. Он мог натворить невесть что. Он… не был собой.
— В каждом из нас есть нечто подобное. В каждом из нас сокрыт маятник, который склоняется то к добру, то ко злу. Порой, однако, зло, причиненное извне, проникает внутрь и терзает дух своего господина.