Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
Грубо говоря, потери среди гражданского населения в Хиросиме, Нагасаки и Корее в 1945–1953 годах были одинаково ужасающими — оценка была точной, за исключением одного важного фактора. Управление более чем поскромничало о своей роли в деле. В 1958 году румынский эмигрант Гай Паукер, консультант ЦРУ, советник Совета национальной безопасности и преподаватель университета Беркли, предложил усилить индонезийскую армию и использовать ее в качестве поставщика экономической, а также военной помощи. Он описывал офицеров как людей с «высокими лидерством, патриотизмом и преданностью нравственным идеалам», которым можно было доверить «нанести удар и произвести чистку родного дома, а затем посвятить себя вновь более высоким целям». Паукер, умерший в 2002 году, до недавнего времени характеризовался коллегами, в частности одним из американских академиков, как «настоящий подонок и оппортунист». Но тогда его совет был воспринят абсолютно серьезно, и три монстра американской империи — Пентагон, ЦРУ, Разведывательное управление Министерства обороны США — рекомендовали генералу
188
П.Д. Скотт. Америка и падение Сукарно, 1965–1967. В кн. Малькольма Кэлдвелла «Десять лет военного террора в Индонезии», Ноттингем, 1975.
«Возможно, мои руки в крови, но это не так уж плохо. Бывают времена, когда вам необходимо нанести в решающий момент тяжелый удар». Об этом Роберт Джей Мартенс, бывший «офицер-политик» при посольстве США в Индонезии, рассказал внештатному журналисту Кэти Кадэйн о том, как дипломаты США и офицеры ЦРУ передали около 5000 имен карателям индонезийской армии в 1965 году, а потом проверяли, убиты ли или арестованы те лица, которые были указаны в данном списке [189] .
189
Статья Кадэйн была издана в «Сан-Франциско Экзаминер» (от 20 мая 1990 года) и в «Вашингтон пост» (от 21 мая 1990 года), но в «Нью Йорк Таймс» срочно была опубликована ответная статья Майкла Вайнса (12 июля 1990 года), и, как это часто бывает в подобных случаях, на этом история закончилась.
Последствия непрерывных репрессий в отношении индонезийских левых потрясли страну политически, экономически и психологически. До 1965 года политическая культура Индонезии с грехом пополам существовала. Даже после того, как Сукарно распустил парламент, дебаты и дискуссии не прекращались. Новый режим не запрещал политику, если она была строго официальной.
А как обстояли дела с экономикой? Ответ дан в тюремных записках Прамудьи Ананта Тура:
«К 1965 году, когда Сукарно был свергнут, появилась новая конкурентоспособная сила в виде многонационального капитала, нашедшая в Индонезии источник сырья, дешевой рабочей силы и широкого рынка сбыта. Это был рычаг, который использовал Сукарно, но даже он, мечтавший об Индонезии, обладающей политическим суверенитетом, экономической независимостью и культурной целостностью, не был способен контролировать многонациональный капитал» [190] .
190
Прамудья Ананта Тур. Немой монолог: воспоминания. Нью-Йорк, 1999.
Как и КПИ, многонациональный капитал набросился на Яву, как голодный хищник. Сухарто и толпа, поддерживающая новый режим, были счастливы жить за его счет. Но высотные здания, вскоре закрывшие горизонт в Джакарте, не могли залечить глубокую травму, от которой все еще страдала страна. Призраки убитых коммунистов, политзаключенных, семьи выживших, немногие ссыльные, которым удалось бежать за границу, малочисленные интеллектуалы, чувствовавшие вину за то, что существуют, и настоящие виновники, совершившие убийства, — все они способствовали усилению эскапистских [191] фантазии о новом режиме, держащимся на западном капитализме и здешнем страхе, который Бенедикт Андерсон позднее окрестил «гнилой режим» [192] .
191
Эскапизм — социальное явление, заключающееся в стремлении индивида или части социальной группы уйти от реальной действительности, общепринятых стандартов и норм общественной жизни в мир социальных иллюзий или в сферу псевдодеятельности.
192
Бенедикту Андерсону, историку Индонезии, уважаемому простыми индонезийцами, был запрещен въезд в Индонезию в 1973 году. Его профессорская деятельность в Корнэлле не помогла ему открыть ни одну дверь. Его труды не нравились покровителям Сухарто в Вашингтоне, но потребовать для Андерсона разрешения на въезд в страну было не в интересах США. Он вернулся в Джакарту в 1999 году, где его ждал теплый прием. Его книги и эссе всегда были среди самых ценных произведений самиздата при «гнилом режиме». Андерсон был покорен оказанным ему приемом. Его открытая лекции была практически совершенной; ее эмоциональный заряд, авторитет и чистый блеск напомнили аудитории об интеллектуальных потерях, которые понесла Индонезия за последние три десятилетия. Английский перевод его работы «Индонезийский национализм сегодня и в будущем» был опубликован в либеральном обозрении «Нью Лефт Ревю» I, 238, май-июнь 1999 года.
Семья экзарха [193] и его ближайшее окружение богатели день ото дня. Политические чистки 1965–1966 годов создали фундамент для систематической деполитизации страны. Политика строго контролировалась, и граждане были напуганы.
Сухарто регулярно «переизбирался подавляющим большинством голосов». В «Нью-Йорк Таймс» было подчеркнуто, что никаких серьезных нарушений избирательного процесса в Индонезии не зафиксировано. Большинство инакомыслящих были в тюрьме, и только изредка их слова мелькали в прессе. Следующая беседа на Буру в 1978 году между журналистом из Джакарты и Прамудьей Ананта Туром была если и не типичной для того времени, то весьма поучительной. Стремление разделить политику и культуру было почти безрассудным:
193
Экзарх — в Византии наместник экзархата, военно-административной единицы (диоцеза) в VI–VII вв.
Журналист: Вы все еще верите, что литература не может быть отделена от политики?
Прамудья: Так же как политика не может быть отделена от жизни, а жизнь не может быть отделена от политики. Люди, считающие себя аполитичными, не отличаются от других, просто они ассимилированы течением политики. Это нормально. На протяжении истории литературные работы становились политическими и наоборот. Люди должны расширять свое понимание и принять тот факт, что политика и политические партии связаны со всем, что имеет отношение к власти. Пока человек остается социальным животным, он будет участвовать в общественной деятельности. Посмотрите на яванских литературных классиков, разве они не поддерживают структуру власти своего правительства? Я говорю о том, что политическая работа может также быть литературной.
Журналист: Политика грязна?
Прамудья: Есть грязная и чистая политика.
Журналист: Вы хотите что-либо сказать о десяти годах вашего заключения?
Прамудья: Не десяти, а тринадцати. Я отношусь к этому периоду, длившемуся почти тринадцать лет, как к одному из следствий процесса национального становления.
Журналист: А ваши собственные чувства? Личные переживания?
Прамудья: Они не важны. Как индивид, я совершенно не важен в этом процессе.
Журналист: Что если индонезийское общество не захочет принять вас обратно? Что вы думаете об этом?
Прамудья: Очень просто — я всегда хотел уехать. Как однажды сказал Амир Пасарибу: «Лучше быть иностранцем за рубежом, чем чужим в своей собственной стране».
Пока Вашингтон был доволен, власть Сухарто оставалась практически неограниченной. А пока был доволен Вашингтон, довольны были также Лондон, Бонн и Канберра. Резня миллиона индонезийцев уже продемонстрировала то, что чувствительность западных политиков и ученых мужей из СМИ практически атрофировалась, почти все они понимали «необходимость маленькой перестрелки». Страна, закрытая для своего собственного народа, была всегда открыта для иностранного капитала. Сухарто гордился собой, потому что он, а не Сукарно принес экономическое процветание на архипелаг.
Теперь все находилось под его контролем: политика, экономика и армия. Официальная исламистская партия получала средства от государства, и несколько лет спустя Сухарто, который первоначально проявлял слабый интерес к религии, начал выставлять напоказ свою религиозность. Этот поворот не понравился ни «Нахдлатул Улама», ни «Мухаммадья». Никто не хотел, чтобы эта партия получила «монопольные права на ислам». «Нахдлатул Улама» ушла в оппозицию. После помощи в уничтожении КПИ лидеры «Нахдлатул Улама» решили, что они, и только они могли теперь заполнить политический вакуум в стране. Они начали проповедовать добродетель терпения. Теперь они поняли, что Сухарто предал их надежды. В 1975 году индонезийская армия была послана оккупировать Восточный Тимор, бывшую португальскую колонию, требовавшую независимости.
В 1974 году демократическая революция началась в Португалии, ветхая диктатура в Лиссабоне была свергнута. Одной из причин революции явились освободительные движения в Анголе, Мозамбике и Гвинее, сильно повлиявшие на молодых португальских офицеров и солдат. Либеральные военные, пришедшие к власти, твердо решили освободить колонии, во-первых, в Африке, а потом и на Индонезийском архипелаге. Радикальное национально-освободительное движение «Фрейтилин» начало вести борьбу в Восточном Тиморе, и было очевидно, что его поддерживало большинство тиморцев. В это время США был нанесен серьезный удар в виде триумфа «Вьетконга» в Сайгоне, поэтому меньше всего они хотели, чтобы в Восточном Тиморе победила партия левого толка. Сухарто и его генералы стали добровольными инструментами варварской стратегии Империи. Снова должна была пролиться кровь.
Треть населения острова погибла в результате массовых убийств, пыток и голода. Политики в Вашингтоне и Канберре почти не реагировали на зверства, происходящие в Восточном Тиморе. Репрессии здесь проводились по команде офицеров, на чьих руках еще не высохла кровь от убийства почти миллиона своих собственных граждан. На этот раз, чтобы оправдать уничтожение христиан, в Индонезии широко использовалась исламистская риторика, а в Восточном Тиморе католические иерархии говорили о необходимости вторжения на остров, чтобы освободить его от коммунистов, возглавлявшихся «Фрейтилином» [194] .
194
Зловоние и насилие, сопровождавшие вторжение «гнилого режима» в Восточный Тимор, описаны в замечательном художественном произведении англо-китайского писателя Тимоти Мо, романе «Избыток мужества», Лондон — Нью-Йорк, 1992 год.