Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
При поддержке Запада Сухарто и его банде снова сошло с рук массовое убийство. У Вашингтона и Лондона не было претензий к преступному режиму в Индонезии. В те дни при защите интересов западных стран никто не призывал к гуманности. Но пришел день, когда толпы вновь начали собираться на улицах, а индонезийские генералы и их покровители в Вашингтоне столкнулись с выбором: вырезать еще один миллион индонезийцев для защиты власти коррумпированного лидера и его клана или нет? Ответ был «нет». «Холодная война» закончилась. Китай уже являлся динамично развивающимся капиталистическим государством. И всего лишь несколько пятен обезображивали «великое солнце» американской гегемонии. Вашингтон мог позволить себе быть великодушным. Сухарто разрешили свергнуть, а Австралию уполномочили послать войска под флагом ООН в Восточный Тимор с целью контролировать кровожадную индонезийскую милицию. Поражение в Восточном Тиморе заставило военных думать больше о том, как показать
Физическое уничтожение КПИ оставило гигантский вакуум в политической системе страны. После 1965 года исламисты решили, что станут частью «гнилого режима» и будут править в партнерстве с Сухарто, так же как КПИ в свое время с Сукарно. Теперь их время пришло.
Абдурахман Вахид был лидером «Нахдлатул У\ама» — партии исламистов, которая в свое время вывела на улицы членов молодежной лиги «Ансор» для того, чтобы они уничтожили тысячи «красных паразитов». Кстати, многие из убийц в итоге сошли с ума, не в силах жить с осознанием содеянного, кроме того, никто из них не получил вознаграждение, поскольку по своему характеру Сухарто явно не был склонен к распределению «хлебных» государственных должностей. Однажды внедренное в организацию насилие очень сложно искоренить. В конце концов, это — искусство, и оно может быть продано или использовано в интересах «гнилого режима» против новых врагов или во имя конфессионального террора. Однако головорезы, обученные убивать, редко нанимались государством надолго.
С уходом Сухарто настоящих альтернатив было немного. Вахид стал президентом, и пока он был у власти, стремился положить конец законодательному запрету марксизма и публично извинялся за антимарксистскую деятельность «Нахдлатул Улама». Возможно, он делал это не слишком усердно, но никакой другой политик больше этого не сделал. Президентство Вахида стоило ему оказанного народом доверия. На выборах 1999 года его партия получила третье место, проиграв Акбару Танджунгу и правящей при «гнилом режиме» партии «Голкар», созданной Сухарто. Несмотря на то что он был признан виновным в крупном мошенничестве и его апелляция была отклонена, Сухарто все еще отказывался покинуть пост главы партии «Голкар» и должность спикера парламента.
Кто должен был управлять страной? Кто, как не дочь Сукарно? За последние десятилетия Азия стала свидетелем замечательного явления: крупного и популярного политика убивали террориста, казнили или отстраняли от власти, однако спустя годы народ доказал, что не забыл его, избирая его жену или дочь на высокий государственный пост. В Азии среди политических лидеров было больше женщин, чем в любой другой части света: миссис Бандаранайке (Шри-Ланка), Беназир Бхутто (Пакистан), Хасина Вазед, Халида Зия (Бангладеш), Аун Сан Су Чжи (Бирма) и теперь Мегавати Сукарнопутри в Индонезии.
Она также не выразила сожаления по поводу убийств левых политиков и членов КПИ, совершенных националистическими бандами правого крыла ее Националистической партии/Демократической партии Индонезии (ПНИ/ПДИ), особенно на Бали а 1965–1966 годах. Позднее она выступала за оккупацию Восточного Тимора. Если принять за критерий утверждение Мультатули, писателя колониального периода, что ключевая задача человека состоит в том, чтобы быть человечным, то придется признать, что в постсухартовской Индонезии было мало политиков, которых можно считать людьми. В основе власти по-прежнему находится все та же армия, те же старшие офицеры и та же озверевшая военщина, снова ведущая войны против своего собственного народа в провинциях Ачех и Западная Папуа.
В этих условиях рост религиозных экстремистских организаций вряд ли можно назвать сюрпризом. Одна из таких групп — «Дарул Ислам» — обвиняется в участии в террористических акциях против немусульман, другая — «Джамия Исламия» — крошечная организация, однако вполне сравнимая с такими партиями, как «Нахдлатул Улама» или «Мухаммадья».
26
Безопасный остров
Остров Бали долгое время находился под влиянием индуизма. Такое положение сохраняется по сей день. Это уникально, поскольку Бали — единственный остров в архипелаге, сопротивлявшийся Корану, и единственный, где индуисты остаются подавляющим большинством. На протяжении веков он был и убежищем, и крепостью. Вскоре после того, как турки взяли Константинополь, индийская империя в Джокьякарте пала, и ее правящая династия вместе со всем двором, включая брахманов и ученых, музыкантов и танцоров, поэтов и певцов, бежали на Бали. В результате на острове существенно увеличилась каста брахманов. Некоторые балийские переселенцы с Явы могли быть мусульманами, но остров в целом оставался неисламским. Почему? Рассуждения об в высшей степени уникальной культуре острова, которая не смогла принять никаких нововведений — неправдоподобны. В конце концов, культура Ява не была такой уж уникальной, кроме того, точно такой же был ситуация и во всех внутренних районах доисламской Суматры. Тогда как же объяснить балийскую исключительность? Это была обычная комбинация географии, демографии, политики и торговли, плюс к несомненной военной доблести балийцев. В других местах региона распространение ислама происходило без насилия, сопротивление балийцев было бы подавлено, если бы не появление на острове европейцев.
В своем замечательном исследовании об острове Джеффри Робинсон продемонстрировал, как голландская колониальная администрация, крайне обеспокоенная подъемом коммунистического и национально-освободительного движений в 1920-х годах, начала процесс социального и культурного строительства на Бали [195] . Во имя «традиций» была восстановлена и укреплена власть старых правителей и духовных лиц, а также поддержана культурная и религиозная практика, ставшая мощной защитой интересов высших каст. Целью было максимальное получение прибыли при минимальных возможностях местного населения к сопротивлению. Все это обеспечивалось голландско-брахманским сотрудничеством, охраняющим политический строй. Последствия были вполне тривиальными — массовое обнищание, безземелье, возмущение и насилие.
195
Джеффри Робинсон. Темная сторона рая: политическое насилие в Бали, Корнэлл, 1995.
Присутствие голландцев стало образом жизни, сознательно охранявшим культурный и религиозный статус-кво. Балийские раджи не испытывали неприязни к мусульманам при условии, что они не нарушали кастовых правил и обычаев. Множество мусульманских деревень на севере Бали сосуществовали с индуистским большинством населения.
Японская оккупация узаконила другую модель взаимоотношений: японцы поощряли низкие касты и националистически настроенную молодежь. Эти линии, разделяющие политическое общество острова, отчасти определяли политические альянсы до 1965 года, когда остров был потоплен в крови. К этому времени КПИ стал второй крупнейшей политической силой на Бали, и началась постепенная поляризация общества. Земельные реформы привели к классовому разделению. Религиозное лобби (мусульмане, христиане и индуисты) объединило усилия, чтобы настоять на освобождении религиозного землевладения от действия земельных реформ, в итоге появился Объединенный фронт иезуитов, мулл и брахманов. Это привело к неожиданным и зловещим последствиям. Богатые землевладельцы из улемов и хаджи под давлением КПИ довольно часто «даровали» излишек своих земель вакфам (исламские благотворительные фонды, поддерживать которые обязан каждый верующий мусульманин), принадлежавшим местным мечетям и медресе, и затем их назначали управляющими этими вакфами.
Установленные земельные владения знаменитого медресе в Гонторе (в те дни почти единственном, настаивавшем на каждодневном использовании арабского языка) выросли в десять раз за 1962–1965 годы. Левым было легко выступать против богатых хаджи или улемов, гораздо сложнее было критиковать эти религиозные установления, не получив ярлык гонителя ислама. Масса мусульман проголосовали бы в защиту мечетей и медресе, хотя не всегда бы поддержали отдельных улемов и хаджи. Таким образом, религиозные и земельные конфликты оказались тесно сплетенными.
За два года до массовой резни на Бали произошло стихийное бедствие: из Гунунг Агунг, вулкана, возвышающегося над островом, произошло извержение, в результате которого погибли более 25000 человек. И индуистские священники, и муллы увидели в этом событии проявление недовольства богов дерзостью человека, пытающегося изменить естественный порядок жизни на земле. Многие балийцы также увидели в этом дурное предзнаменование.
Массовые убийства в 1965 году на Бали были не просто результатом конфессиональных конфликтов, другими мотивами были возмущение земельной реформой и законами об издольщине, сложные общинные кодексы, социальные конфликты. Специальный корреспондент «Франкфуртер Альгемайне Цайтунг» писал о телах, лежащих на дорогах или сваленных в ямы, о реках, красных от крови, о полусожженных деревнях с перепуганными крестьянами, скрывающимися за своими полуразрушенными хижинами. Он описывал истерию и страх, заставившие некоторых индуистов, которых подозревали в принадлежности к КПИ, присоединиться к солдатам и добровольцам-мусульманам и убивать коммунистов, чтобы доказать свою непричастность к компартии. Индуистские священники, обеспокоенные разрушительными последствиями политики КПИ, поддержали карателей. Они называли имена, приводили солдат к укрытиям коммунистов и оправдывали убийства, называя их жертвами, необходимыми для усмирения духов, разгневанных святотатством КПИ. За шесть месяцев было убито около миллиона человек, на Бали число погибших составило более 150000. Робинсон утверждает, что ключевая линия конфликта вела к революции; многие из тех, кто вступил в КПИ в 1950-е годы, были националистами в 1940-х годах и сражались против голландцев; их противники из Националистической партии (позднее объединенной Националистической партии и Демократической партии Индонезии) были коллаборационистами.