Столконовение цивилизаций: крестовые походы, джихад и современность
Шрифт:
«Холодная война» дала импульс реакционным течениям и углубила арабо-израильский конфликт. Израиль был ярым приверженцем антикоммунизма. Действительно, политика Сталина, вспышки антисемитизма в СССР, антиеврейская составляющая в процессах Слански, Райка и Костова, проходящих в странах соцлагеря, поддержка даже самых иррациональных форм арабского национализма со стороны СССР — все это вносило свой вклад в формирование политической позиции Израиля. Однако не следует забывать, что Сталин был «крестным отцом» Израиля, что именно по его приказу туда были доставлены боеприпасы, с которыми евреи сражались за создание своего национального государства в 1947–1948 годах, и что в ООН Советский Союз первым проголосовал за признание государства Израиль. Можно спорить о том, что изменение позиции Сталина по отношению к Израилю было следствием реакции на прозападную ориентацию его лидеров. После смерти Сталина в отношениях СССР — Израиль данная расстановка сил сохранялась.
Непримиримая враждебность по отношению к надеждам арабов на освобождение от Запада стала аксиомой израильской политики. Отсюда и роль, сыгранная Израилем в 1956 году в Суэцкой войне. Социал-демократические министры Израиля точно так же, как и сторонники колониализма в западных странах, настаивали на «соблюдении государственных интересов», делая все возможное, чтобы арабы оставались отсталыми и разобщенными. Израиль искусно стравливал консервативные силы и республиканские и национально-освободительные движения в арабских странах. Ранее, когда казалось, что король Хусейн мог потерять престол в результате республиканского восстания или переворота, правительство мистера Эшкола, если бы не завязло в «насеровском перевороте», не постеснялось бы направить израильские войска в Иорданию — маршем на Амман. Прелюдией к событиям конца июня стала враждебность Израиля по отношению к новому режиму в Сирии, который был осужден как «насеровский» или даже «ультранасеровский» (поскольку сирийское правительство показалось лидерам Израиля даже более леворадикальным, чем египетское).
Действительно ли Израиль планировал атаковать Сирию в мае, как полагали в советских разведывательных службах, и Москва предостерегла Насера? Этого мы не знаем. Известно только, что при советской поддержке Насер отдал приказ о мобилизации и концентрации войск на границе Синайского полуострова. Если Израиль имел такой план, ход Насера мог отложить атаку израильской армии на несколько недель.
Если Израиль не имел такого плана, поведение Насера придало «сирийской угрозе» правдоподобный характер, который любые арабские угрозы имели в глазах Израиля. В любом случае правители Израиля были вполне уверены, что их агрессивность в отношении Сирии или Египта вызовет симпатии Запада и принесет им награду. Этот расчет лежал в основе их решения нанести 5 июня превентивный удар.
Они были абсолютно уверены в американской, и до некоторой степени британской, моральной, политической и экономической поддержке. Израиль знал, что, независимо от того как далеко он зайдет в атаках на арабские страны, он может рассчитывать на американскую дипломатическую защиту или по крайней мере на снисхождение США. И он не ошибся. Белый дом и Пентагон не могли не оценить тех, кто по своим собственным причинам подавлял арабских врагов американского неоколониализма. Генерал Даян действовал на Ближнем Востоке так же, как маршал Кай, и, казалось, выполнял работу с поразительной скоростью, эффективностью и тщательностью. Он был, да и остается, гораздо более дешевым и покладистым союзником Запада, чем Кай.
Не могли бы мы теперь поговорить об арабской точке зрения и том, как действовали арабы накануне кризиса?
Поведение арабской стороны, особенно колебания и метания Насера накануне «эпохи противостояния», представляет действительно разительный контраст по сравнению с израильской решительностью и почти несдерживаемой агрессивностью. Выдвинув при поддержке СССР свои войска к границам Синайского полуострова и даже приведя в состоянии боевой готовности ракеты русского производства, Насер затем, без предварительной консультации с Москвой, объявил о блокаде Тиранских проливов. Это было провокацией, но практически значило немного. Западные державы не посчитали этот ход достаточно важным для того, чтобы попытаться ее снять. Это принесло Насеру престиж и дало возможность заявить, что он отобрал у Израиля последний плод их победы 1956 года. До Суэцкой войны израильские суда не могли проходить по этим проливам. Израильтяне старались преподнести эту блокаду как смертельную угрозу их экономике, что не соответствовало действительности, но они ответили мобилизацией сил и их выдвижением к границам.
Советская пропаганда все еще продолжала открыто поддерживать арабов. Однако съезд коммунистических партий Ближнего Востока, прошедший в мае (его итоги были изложены в «Правде»), уделил на удивление мало внимания кризису и допустил немало критики в адрес Насера. Что было важнее, так это любопытные закулисные дипломатические маневры. 26 мая, глубокой ночью, советский посол разбудил Насера, чтобы крайне серьезно предупредить его о том, чтобы египетская армия не открывала огонь первой.
Насер подчинился. Подчинение было настолько полным, что он не только сдерживал военные действия, но и не принял никаких мер предосторожности против возможной атаки Израиля: он оставил аэродромы незащищенными, а самолеты остались незакамуфлированными и так и не поднялись в воздух. Арабы даже не потрудились заминировать Тиранские проливы или разместить несколько орудий по их берегам, что с глубоким удивлением обнаружили израильтяне.
Все это предполагает безнадежную растерянность Насера и египетского командования. Но подлинные растяпы сидели в Кремле. Поведение Брежнева и Косыгина в течение этих событий напоминало истерику Хрущева во время Кубинского (Карибского) кризиса, хотя его поведение было еще более бестолковым. Сначала шла ненужная провокация противника и безрассудный шаг на край войны, затем — внезапная паника и поспешное отступление; а затем — титанические попытки «спасти лицо» и скрыть не красящие участников подробности. Воодушевив арабов на рискованные поступки, пообещав им помощь и прислав свои военно-морские силы в Средиземное море для противостояния американской шестой флотилии, русские связали Насера по рукам и ногам.
Зачем они это сделали? По мере того как напряжение росло, «горячая линия» между Кремлем и Белым домом начала действовать. Две супердержавы договорились избежать прямого вмешательства и удержать стороны от конфликта. Если американцы и делали все возможное для сдерживания израильтян, то, скорее всего, делали это настолько формально и вяло, что Израиль в действительности чувствовал их поддержку. В любом случае никто не слышал о том, чтобы американский посол будил израильского премьер-министра с целью предостеречь израильтян против открытия огня. Контроль СССР над Насером был жестким, грубым и эффективным. Даже в этом случае отказ Насера от элементарных военных приготовлений остается загадкой. Сказал ли советский посол во время своего ночного разговора с Насером, что Москва уверена в том, что израильтяне не нанесут удар первыми? Дал ли Вашингтон Москве такую гарантию? И была ли Москва такой легковерной, чтобы воспринять это заверение буквально и действовать на его основе? Это кажется почти невероятным, но только такая версия событий могла объяснить бездействие Насера и крайнее изумление Москвы после начала военных действий.
За всей этой неразберихой вырисовывалось главное противоречие советской политики. С одной стороны, советские лидеры видели в охране международного статус-кво основное условие их национальной безопасности и успеха доктрины «мирного сосуществования». Потому они были обеспокоены поддержанием «безопасной дистанции» от центров опасных классовых конфликтов в иностранных государствах. С другой стороны, они не могли, по идеологическим и государственно-политическим причинам, полностью устраниться от подобных ситуаций. Они не могли выдерживать безопасную дистанцию, когда американский неоколониализм шел в наступление — напрямик или окольными путями — на своих афро-азиатских и латиноамериканских врагов, которые смотрели на Москву как на своего друга и защитника. В спокойные времена, когда это противоречие бывало скрытым, Москва стремилась к «разрядке и сближению с США», но в то же время поддерживала и вооружала своих афро-азиатских и кубинских друзей. Но рано или поздно кризис наступает, поэтому перед Москвой встала эта проблема. Советская политика должна была четко выбрать между своими союзниками и протеже, что нарушало статус-кво, и своей собственной выгодой. Когда выбор стал неизбежен, она выбрала статус-кво.
Дилемма реально существует, что особенно опасно в ядерный век. Но точно такая же дилемма стоит и перед США, поскольку США, как и СССР, настолько же заинтересованы в избежании мировой войны и ядерного конфликта. Это, несомненно, ограничивает их свободу действий и политико-идеологическое наступление на «третий мир», но в гораздо меньшей степени, чем свободу СССР. Вашингтон гораздо меньше боится возможности того, что какой-либо из шагов их протеже или их собственное военное вмешательство может привести к прямой конфронтации супердержав. После Кубинского кризиса и войны во Вьетнаме, Арабо-израильская война снова остро осветила это различие.