Столпы Земли
Шрифт:
Уолеран выглядел таким же бледным и тощим, как и всегда, его черные одежды болтались на нем, словно белье, развешанное на деревьях для просушки. Казалось, он всю жизнь был таким и никогда не менялся. А вот Уильям очень изменился, он чувствовал это. Еда и вино были для него главным удовольствием, и с каждым годом он понемногу толстел, несмотря на то что жизнь вел очень бурную. Ему уже дважды пришлось делать себе новую кольчугу: в старую он давно не мог влезть.
Уолеран совсем недавно вернулся из Йорка. Его не было почти полгода, и Уильям вежливо поинтересовался:
— Надеюсь, поездка была успешной?
— Не совсем, — ответил Уолеран. — Епископ Генри послал меня уладить четырехлетний спор о том, кому быть архиепископом Йорка, но мне не удалось примирить стороны. Тяжба продолжается.
Чем меньше говорить об этом, тем лучше, решил Уильям.
— Пока ты отсутствовал, — сказал он, — у нас произошли кое-какие перемены. Особенно в Кингсбридже.
— В Кингсбридже? — Епископ, похоже, был удивлен. — Мне казалось, что мы обо всем договорились перед моим отъездом.
Уильям кивнул.
— У них появилась Плачущая Мадонна.
Новость вызвала раздражение Уолерана.
— О чем ты, черт возьми?
Ответила ему мать Уильяма:
— Это деревянная статуя. Ее выносят во время шествий. И в строго определенное время у нее из глаз капают слезы. Люди верят, что она чудотворная.
— Она действительно чудотворная, — сказал Уильям. — Плачущая статуя, подумать только!
Епископ презрительно посмотрел на обоих.
— Не знаю, чудотворная она или нет, — сказала Риган, — но за это время тысячи людей приходили взглянуть на нее. А приор Филип тем временем снова строит собор. Сейчас восстанавливают алтарь, делают новую деревянную крышу, но уже потихоньку приступают к новой церкви. Выкопали даже землю под фундамент. Из Парижа приехали несколько каменщиков.
— Из Парижа? — удивился Уолеран.
— Новая церковь будет такой же, как в Сен-Дени.
Уолеран кивнул:
— Островерхие арки. В Йорке я слышал о них.
Уильяму не было никакого дела до того, каким будет собор в Кингсбридже.
— Меня больше волнует, что молодые крестьяне уходят к Филипу и нанимаются на строительство собора. В Кингсбридже опять по воскресеньям собирается рынок, и люди из Ширинга едут торговать туда. Опять старая история!
Он с тревогой посмотрел на мать и епископа, испугавшись, что они заподозрят его в тайных замыслах; но те, похоже, ничего не заметили.
— Самой большой моей ошибкой было помочь Филипу стать приором, — сказал Уолеран.
— Придется их проучить, чтобы знали свое место, — со злостью в голосе произнес Уильям.
Епископ задумчиво посмотрел на него.
— Что ты собираешься сделать?
— Разорить город еще раз. — А потом я убью Алину и ее любовника, подумал Уильям; и он уставился на пылавший в камине огонь, чтобы, не дай Бог, не встретиться глазами с матерью: она бы сразу поняла, что он задумал.
— Не думаю, что у тебя получится на этот раз, — сказал Уолеран.
— Один раз мне это удалось, так почему же сейчас не попробовать?
— Тогда была серьезная причина: надо было уничтожить овчинную ярмарку.
— А теперь — рынок. Король Стефан не давал им разрешения торговать.
— Это разные вещи. Филип очень рисковал, открыв у себя ярмарку, и ты сразу же наказал его. Но воскресный рынок в Кингсбридже собирается уже шестой год. И потом, это все-таки в двадцати милях от Ширинга, так что разрешение у них наверняка имеется.
Уильям с трудом подавил приступ гнева. Ему хотелось бросить в лицо Уолерану, чтобы тот перестал быть похожим на немощную старуху, но потом решил, что толку никакого не будет.
Пока он приходил в себя, в комнату вошел слуга и остановился в дверях.
— В чем дело? — спросил епископ.
— Пришел человек и требует принять его, мой господин. Какой-то Джек Джексон. Строитель из Кингсбриджа. Прикажете прогнать?
Уильям почувствовал, как забилось сердце. Любовник Алины! Легок на помине: я ведь только что решил убить его, подумал он; не иначе как этот Джек обладает сверхъестественным чутьем. Животный страх сковал Уильяма.
— Из Кингсбриджа? — Уолеран был явно заинтригован.
— Он — новый мастер-строитель, — сказала Риган. — Тот самый, который привез из Испании статую Плачущей Мадонны.
— Любопытно, — сказал епископ. — Ну что ж, давайте-ка взглянем на него. — Он сделал знак слуге: — Впусти его.
Уильям смотрел на дверь, объятый суеверным ужасом. Он ожидал, что сейчас в комнату ворвется высокий грозный мужчина в черном плаще и с осуждением и угрозой в глазах ткнет в него пальцем. Как же он удивился, увидев, что Джек — совсем еще мальчишка! Ему наверняка не больше двадцати, подумалось ему. У юноши были ярко-рыжие волосы и живые голубые глаза. Он бросил короткий взгляд на Уильяма, потом перевел его на Риган, выражение лица которой всегда пугало и словно приковывало к себе смотревших на нее, и наконец остановил его на епископе. Строителя нисколько не смущало то, что перед ним стояли два самых могущественных человека в округе; сразу было видно, что он не из пугливых.
Уолеран тоже заметил, что Джек держится слишком независимо, и он холодно и высокомерно спросил:
— Ну, парень, что тебе от меня нужно?
— Правду, — ответил Джек. — Сколько людей повесили у тебя на глазах?
Уильям задержал дыхание. Вопрос был вызывающе нахальным. Он оглядел остальных. Его мать слегка наклонилась вперед и неодобрительно смотрела на Джека. Она словно встречала его раньше и теперь пыталась вспомнить, где и когда. Уолеран был явно озадачен.
— Ты вздумал загадывать мне загадки? — сказал он. — Их было столько, этих повешенных, что можно сбиться со счета; а если ты не станешь говорить уважительно, их число увеличится еще на одного.
— Прошу простить меня, мой господин, — сказал Джек, но никакого испуга в голосе не было. — Ты помнишь их всех до одного?
— Допустим, — ответил епископ. Ему неожиданно самому стало любопытно узнать, куда клонит этот мальчишка. — И среди них был один, который тебя, как я понял, интересует особо.
— Двадцать два года назад, в Ширинге, ты присутствовал на казни человека по имени Джек Шербур.
Уильям услышал, как мать приглушенно охнула.
— Он был менестрелем, — продолжал юноша. — Ты помнишь его?