Столпы Земли
Шрифт:
Ричард прижал разбойника к земле и стоял над ним, наступив одной ногой тому между лопаток и прижав острие своего меча к его шее. Джонатан держал двух оставшихся лошадей и выглядел очень испуганным.
Филип неуверенно, пошатываясь, встал на ноги, чувствуя неприятную слабость. «Когда мне было столько же, сколько сейчас Джонатану, — подумал он, — я мог упасть с лошади и сразу же обратно вскочить в седло».
— Если вы последите за этим тараканом, я поймаю лошадь, — сказал Ричард.
— Хорошо, — ответил Филип. От протянутого меча он отмахнулся: — Это мне не понадобится.
Ричард немного поколебался и спрятал меч в ножны. Грабитель лежал не шевелясь. Из-под драной туники торчали тоненькие, как прутики, босые ноги. Филип не подвергся серьезной опасности: этот несчастный не смог бы задушить даже цыпленка. Ричард ушел искать лошадь приора.
Незнакомец, увидев это, весь напрягся. Филип понял, что тот готовится вскочить и убежать, и остановил его словами:
— Хочешь что-нибудь поесть?
Человек поднял голову и посмотрел на приора так, словно тот был сумасшедший.
Филип подошел к лошади Джонатана и расстегнул седельный вьюк. Он достал каравай хлеба, разломил его и протянул половину разбойнику. Тот схватил его, не веря собственным глазам, и сразу же стал запихивать в рот.
Филип опустился на землю и следил за ним. Человек жевал, как животное, стараясь успеть проглотить как можно больше из опаски, что у него отнимут несъеденные остатки пищи. Поначалу приору показалось, что воришка этот — глубокий старик, но сейчас, присмотревшись повнимательнее, он обнаружил, что перед ним совсем еще молодой человек, лет двадцати пяти, не больше.
Вернулся Ричард, ведя под уздцы сбежавшую лошадь. Его всего покоробило, когда он увидел грабителя сидящим на земле и уплетающим их хлеб.
— Зачем ты дал ему нашей еды? — сказал он Филипу.
— Затем, что он голодный, — ответил тот.
Ричард ничего не сказал, но выражение его лица без всяких слов говорило о том, что, мол, все монахи — немного не в себе.
Когда разбойник доел весь хлеб, приор спросил его:
— Как тебя зовут?
Человек опять насторожился. Он явно колебался в растерянности. До Филипа вдруг дошло, что тот наверняка уже немало времени ни с кем из людей не разговаривал. Наконец незнакомец проговорил:
— Дэвид.
А он еще вполне нормальный, подумал приор.
— Что с тобой произошло, Дэвид? — спросил он.
— Я лишился хозяйства после последнего неурожая.
— А кто был твоим лендлордом?
— Граф Ширинг.
Уильям Хамлей. Ничего удивительного, про себя сказал Филип.
Тысячи крестьян не смогли заплатить арендную плату после трех неурожайных лет. Когда арендаторы приора не смогли рассчитаться с ним, он просто простил им все долги, потому что иначе эти люди все равно пришли бы за помощью в монастырь. Другие же лендлорды, такие как граф Уильям, воспользовались тяжелым положением людей и прогнали их с земли, чтобы заполучить ее. В результате в лесах появилось несметное множество преступников, промышлявших охотой за проезжавшими по лесу людьми. Поэтому Филипу приходилось каждый раз брать с собой Ричарда в качестве охранника.
— А что стало с твоей семьей? — спросил приор.
— Жена забрала ребенка и ушла к своей матери. А мне там места не нашлось.
История была Филипу знакома.
— Это страшный грех — поднимать руку на монаха, Дэвид, а жить воровством — недостойно человека.
— А как же мне жить?! — почти закричал человек.
— Если уж ты поселился в лесу, тогда лови птиц или кормись рыбной ловлей.
— Но я этого не умею!
— А разбойничать у тебя не получится. Подумай, что ты мог сделать без оружия, один против нас троих, да еще с Ричардом, вооруженным до зубов?
— У меня не было другого выхода.
— В следующий раз, когда тебе будет тяжело, приходи в монастырь. Там всегда найдется чем накормить голодного. — Филип поднялся. Он чувствовал горький привкус лицемерия в своих словах. Ему было прекрасно известно, что монастыри не смогут прокормить всех нуждающихся. Для большинства этих людей воровство оставалось единственным способом прокормиться, Но его предназначением на земле было проповедовать добродетель, а не подыскивать оправдание греху.
Больше он ничего не мог сделать для этого несчастного. Взяв у Ричарда поводья своей лошади, Филип вскочил в седло. Синяки и шишки от падения еще долго будут болеть, подумалось ему.
— Иди своей дорогой и больше не греши, — сказал он словами Иисуса и тронул лошадь.
— Уж слишком ты добрый, — покачал головой Ричард, когда они отъехали.
Филип с грустью отмахнулся:
— Беда как раз в том, что я совсем не добрый.
В последнее воскресенье перед Троицей Уильям Хамлей играл свадьбу.
Мысль эта первой пришла в голову его матери.
Она годами изводила его своими приставаниями, мол, ему давно пора найти себе жену и стать отцом наследника, но Уильям все тянул. Женщины наводили на него скуку, а поскольку он не понимал, зачем ему все это, и не хотел даже думать о них, граф стал опасаться прекрасного пола. Матери для ее успокоения он говорил, что вот-вот женится, но сам ничего не предпринимал.
В конце концов, отчаявшись, мать сама нашла ему невесту.
Звали ее Элизабет. Она была дочерью богатого рыцаря Гарольда из Веймута, одного из самых могущественных сторонников короля Стефана. Мать объяснила Уильяму, что если бы он не ленился, то мог бы найти себе и лучшую пару — хотя бы дочь графа, — но раз уж ему недосуг, Элизабет тоже подойдет.
Уильям впервые увидел ее на королевском приеме в Винчестере, и мать тогда же заметила, что сын не сводит с нее глаз. У нее было приятное личико, пышная копна кудрявых волос, богатый бюст и узкие бедра — как раз тот тип, который так нравился Уильяму.
Ей недавно исполнилось четырнадцать.
Когда Хамлей смотрел на нее, ему сразу виделось, как он силой берет ее темной ночью в дальней аллее Винчестерского замка; мысль о женитьбе ни разу не приходила в голову. Мать его, однако, быстро выяснила, что отец ее — человек очень податливый, а сама девушка — послушный ребенок, делающий все, что велят старшие. Уверив сына, что унижение, испытанное с Алиной, ему не грозит, она назначила встречу.
Уильям очень волновался. Последний раз подобное случалось с ним, когда он был двадцатилетним юношей, сыном рыцаря, и тогда встречался со своенравной знатной дамой. Сейчас он был закаленным в боях мужчиной тридцати семи лет от роду и вот уже десять лет графом Ширингом. Как глупо с его стороны волноваться перед встречей с четырнадцатилетней девочкой!