Стоунхендж
Шрифт:
— Кто здесь? — спросил главный жрец.
— Сабан.
— Ты можешь помочь мне, — радостно сказал Гилан. — Мне нужен помощник. Я собирался попросить Нила, но он спит как сурок.
Сабан разбудил Дирэввин, и они вдвоём пошли с Гиланом к Старому Храму. Это была самая короткая ночь в году, и Гилан постоянно посматривал на северо-восток, опасаясь, что солнце взойдёт до того, как они дойдут до Старого Храма.
— Мне нужно сделать отметку восходящего солнца, — объяснял он, когда они проходили между могильными холмами. Он поклонился предкам, затем заторопился
— Нам нужно несколько меток, — сказал Гилан, и Сабан спустился в ров, и нашёл полдюжины больших кусков мела. Затем он встал на входе насыпанной через ров тропы, а Гилан пошёл к колышку, который обозначал центр храма. Дирэввин, которой было запрещено входить в храм, потому что она была женщиной, ожидала между рвами и валами новой священной тропы.
Сабан повернулся лицом на северо-восток. На горизонте виднелись облака, между серыми холмами стелился дым от затухающих летних костров, поднимающийся из долины Рэтэррина. Коровы на близлежащих склонах казались белыми привидениями.
— Скоро, — сказал Гилан. — Скоро. — Он молился о том, чтобы скопление облаков на горизонте не скрыло восход солнца.
Облака окрасились розовым, и их цвет становился всё более насыщенным и обширным, переходя в красный. Сабан, осматривая светящийся горизонт над тёмной землёй, увидел просвет в облаках над лесами, и там вдруг появился яркий луч, и верхний край солнца заблестел сквозь листву.
— Левее! — закричал Гилан. — Левее. Один шаг. Нет, назад! Здесь! Здесь!
Сабан положил маркер из мела у своих ног, и стоял, наблюдая, как тускнеют звёзды. Сначала Слаол появился как плоский шар, просачивающийся искорками вдоль лесистой холмистой гряды, а затем красный цвет стал ослепительно белым, невыносимым для глаз. И первый свет нового года засиял прямо вдоль новой священной тропы, которая вела к входу в Старый Храм. Сабан заслонил глаза рукой и наблюдал, как ночные тени растворяются в ложбинах.
— Правее! — закричал Гилан. — Правее!
Он велел Сабану положить ещё один маркер на место, где солнце полностью поднялось над горизонтом, а потом ждал, пока солнце не покажется над головой Сабана, и велел ему положить третий маркер. Над долиной разносились звуки песен исполняемых племенем, приветствующим солнце.
Гилан проверил отметки, которые положил Сабан, и радостно хмыкнул, когда обнаружил, что некоторые из старых деревянных столбов, оставленных догнивать, стоят на той же линии.
— Мы сделали хорошую работу, — одобрительно сказал Гилан.
— Что будем делать следующим? — спросил Сабан.
Гилан указал рукой на каждую сторону входа в храм.
— Мы поставим два больших камня здесь, как ворота, — сказал он, затем указал пальцем туда, где стояла Дирэввин на священной тропе, — а два оставшихся будут обрамлять восход Летнего Солнца.
— А четыре небольших камня?
— Они будут отмечать путь Лаханны, — ответил жрец, и указал пальцем через
Лицо Гилана, казалось, излучает счастье в раннем свете утра.
— Это будет простой храм, — мягко сказал он, — но прекрасный. Невероятно прекрасный. Одна линия для Слаола, две для Лаханны, отмечая место, где они могут встретиться под небосводом.
— Но они отдалены друг от друга, — сказал Сабан.
Гилан рассмеялся. Он был хорошим человеком, дородным и лысым, который никогда не разделял страха Хирэка обидеть богов.
— Мы должны уравновесить Слаола и Лаханну, — объяснил он, — У них у каждого уже есть по одному храму в Рэтэррине, а что почувствует Лаханна, если у Слаола появится второе святилище?
Он оставил этот вопрос без ответа.
— Я думаю, что мы ошибались, разделяя Слаола и Лаханну. В Каталло одно святилище для всех богов, почему мы не можем поклоняться и Слаолу и Лаханне в одном месте?
— Но это всё-таки храм для Слаола? — тревожно спросил Сабан, вспоминая, как бог солнца помог ему в начале испытаний.
— Это всё-таки храм для Слаола, — согласился Гилан, — но теперь он будет и для Лаханны, так же, как святилище в Каталло. А на его освящении, — улыбнулся он, — мы поженим тебя и Дирэввин как предвкушение союза Слаола и Лаханны.
Солнце поднялось высоко, обогревая своим теплом троих, возвращающихся в селение. Гилан рассказывал о своих планах, Сабан держал руку своей возлюбленной, дым от летних костров растаял, и в Рэтэррине всё было хорошо.
Галет был строителем храма, и Сабан стал его помощником. Первыми были установлены четыре небольших камня. Гилан рассчитал для них позиции. Расчёты оказались лучше, чем наблюдения, так как четыре камня образовывали две пары, и каждая пара указывала к Лаханне. В её блуждании по небу, она оставалась внутри одной и той же широкой зоны год за годом, но единожды за человеческую жизнь уходила далеко на север, и один раз в жизни далеко на юг. Столбы в её существующем храме внутри селения обозначали пределы этих северного и южного пути, и если человек проводил линию между точками на горизонте, где луна всходила и заходила в своих крайних позициях, она пересекала линию восходящего Летнего Солнца под прямым углом. Это упростило задачу Гилана.
— Так не везде, — объяснил он Сабану. — Только в Рэтэррине эти линии пересекаются прямо. Ни в Друинне, ни в Каталло, нигде больше! Только здесь! — Гилан благоговел перед этим фактом. — Это означает, что мы особенные для богов, — сказал он мягко. — Это означает, я думаю, что это самый центр всего мира!
— Правда? — спросил Сабан под впечатлением.
— Правда, — сказал Гилан. — Каталло, конечно, говорит то же самое о своём Священном Холме, но я боюсь, что они ошибаются. Центр мира здесь, — сказал он, указывая на Старый Храм, — и это то самое место, где впервые был создан человек.