Стою за правду и за армию
Шрифт:
Чтобы сделать книгу более доступной и интересной для невоенного читателя, автор старался уменьшить, насколько возможно, ее специально-военный характер в некоторых местах, отбросив большую часть цифр, чисел, названия частей и проч.
Будущему историку недавних войн России на Балканском полуострове и на равнинах Турана придется определить роль Скобелева в них и его значение в армии, как офицера и полководца. Задача автора более скромная: обрисовать, насколько возможно, яснее личность Скобелева, его привычки, взгляды, недостатки, сообщить об этом, бесспорно, замечательном русском человеке все мелочи, эпизоды, сценки, по которым складывается понятие о характере человека, о его убеждениях и внутреннем мирке… Словом, всем, что автор сам видел или слышал от более или менее компетентных лиц, он делится с читателем.
Между автором и Скобелевым, конечно, громадная разница по положению,
Предлагаемая книга разбита на три небольшие части: в первой автор описывает свою службу и деятельность в полку или, вернее, в сотне, во второй – пребывание со Скобелевым на полях сражений, в виду постоянных боевых опасностей, и в третьей – поход из Андрианополя в Константинополь и мирное пребывание на турецкой территории между Черным и Мраморным морями, близ берегов исторического Босфора. В конце книги помещен рассказ Скобелева о Хивинской и Кокандской экспедициях, в которых он принимал активное участие, и который не вошел в первое издание. Приложена также карта театра военных действий.
Весьма вероятно, что в книге явятся некоторые погрешности, недостатки, неточности… С благодарностью примем все замечания, особенно от лиц, более или менее близко стоявших к покойному герою. Также скажем великое спасибо тем бывшим сослуживцам автора, которые будут настолько любезны и сообщат нам свои заметки и воспоминания о покойном полководце и позволят воспользоваться ими для дополнения сведений о боевой деятельности и частной жизни Михаила Дмитриевича. Адресовать просим в город Новочеркасск, Донской кадетский корпус, полковнику Александру Петровичу Струсевичу.
С полком
Прежде чем начать свои боевые воспоминания, я позволю себе вкратце познакомить читателя со своею личностью, сказать несколько слов о годах своего детства и юности.
Родом я казак Войска Донского, станицы Усть-Быстрянской. Здесь, на берегу Донца, я и получил свое первоначальное воспитание: в 10 лет умел уже отлично скакать на неоседланном коне, взятом прямо из косяка, по улицам станицы и в привольной степи, недурно джигитовал, стрелял из отцовского ружья разных диких и свойских пернатых, хорошо плавал, смело делал гимнастику и еще смелее дрался на кулачки… Но зато читал очень плохо, писал еще хуже, сведения по арифметике и Закону Божьему были тоже крайне смутные. Словом, физическое развитие мое шло обратно пропорционально умственному, да, пожалуй, и нравственному, так как общество, в котором я вращался, не могло научить меня ничему иному, кроме развития силы, ловкости и удали.
93
Струсевич Александр Петрович (1855—?) – полковник русской армии, из донских казаков. Принимал участие в Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Автор нескольких книг по военной истории, в том числе и о М. Д. Скобелеве.
94
Текст печатается по изданию: Дукмасов П. А. Со Скобелевым в огне: Воспоминания о Русско-турецкой войне 1877–1878 гг. и о М. Д. Скобелеве его ординарца Петра Дукмасова. Изд. 2-е. СПб., 1895.
Родители мои были люди добрые, простые, и ни в чем меня не стесняли. Я рос совершенно сыном степи и еще ребенком усвоил себе твердо традиции казачества и свое боевое призвание. Особенно сильное впечатление производили на меня, помню, рассказы старых казаков о разных походах, сражениях, о лихой, боевой жизни, полной невзгод и опасностей. Они-то, главным образом, и бросили в мою впечатлительную детскую душу военную искорку, любовь к коню, к шашке и винтовке. Я мечтал о походах, сражениях, смотрел с любовью и умилением на оружие и с некоторым отвращением и презрением на книги…
Несмотря на такую слабую умственную подготовку, я, тем не менее, в 1866 году кое-как выдержал
Дрался я, правда, по отзыву вполне беспристрастных людей, превосходно и никогда не стеснялся ни возрастом, ни ростом, ни силой противника. Ходил вечно в синяках, грязный, оборванный и все свободное время употреблял, помимо драк, на разные гимнастические упражнения (хождение на голове, прыганье через кафедру…) и на развитие мускулов. Дразнили меня «казачонком, башибузуком [95] , Разиным» и т. д. Сначала я злился, выходил из себя и лез в драку к обидчику, но потом, мало-помалу, совершенно привык к этим кличкам и находил их даже лестными для моего казачьего самолюбия.
95
Башибузук – здесь: сорви-голова, отчаянный, дерзкий человек, способный на безумные поступки.
Не помню уже, по какой причине, но только через год, в 1867 году, меня перевезли в более северные страны – на берега Волги, в Нижний Новгород, и поместили тоже в корпус. Здесь я оставался верен своим кулачным принципам и, в первый же день по приезде в столицу ярмарок, на боевом турнире, в присутствии многочисленной публики (кадет), очень ловко выбил кому-то из своих новых товарищей что-то два зуба. Дежурный воспитатель (к сожалению, позабыл его фамилию; помню только, что это был очень добрый человек и большой юморист), которому немедленно донесли о моем подвиге, поставил меня возле себя на штраф и записал в журнал. Я отнесся к этому совершенно индифферентно. «Ты откуда?» – спросил он меня, насмешливо осматривая мою куцую фигуру и раскрасневшуюся физиономию. «С Дона, – с гордостью отвечал я. – Я казак!» – «Оно и видно, – сказал, улыбаясь, добряк. – Молодчина же ты, брат, казак – ловко дерешься! Не хочешь ли со мной на кулачки – давай попробуем…» И он, оставив свой стакан с чаем, начал засучивать рукава.
В это время в дежурную комнату вошел какой-то другой воспитатель. «Позвольте вам представить, – обратился к нему комик, – вновь приезжего дантиста из Войска Донского… Отлично лечит от зубной боли…»
При встрече со мной этот воспитатель постоянно ласково трепал меня по голове и добродушно подсмеивался: «Ну что, господин профессор мордобития, как дела? Никому еще зуба не выбил?.. Если ты, братец, так же хорошо будешь бить неприятеля, как товарищей, то из тебя непременно выйдет герой!..»
С первых же дней поступления в корпус я познакомился с помещением карцера и нашел его очень удобным. Особенно же мне показалось приятным общество карцерного сторожа, почтенного, громадного роста человека, прозванного нами министром тюрьмы. С ним я скоро свел самую тесную дружбу и, как завсегдатай этих уединенных уголков, часто вел приятельские беседы, с наслаждением слушая его рассказы о деревне, о прежней службе и проч. Я находил даже, что гораздо приятнее сидеть в карцере, чем в классе, где нужно было ломать голову над трудными арифметическими задачами, выслушивать скучные объяснения о разных «masculin, feminin, plus-que-parfait, passe indefini» [96] , зубрить эти глупые заливы, острова и какие-то тропики Рака и Козерога, наконец, получать, кроме дурных отметок, еще скучные выговоры от преподавателей и воспитателя…
96
Перечисляются грамматические категории разных частей речи во французском языке: мужской, женский (род); давно прошедшее, простое прошедшее (время).
Здесь же, на досуге, я обдумывал планы разных новых шалостей, проделок и предприятий, мечтал о войне и боевых подвигах, думал о родной станице, о своей лошадке, о шашке, пике и уличных приятелях…
Впрочем, удовольствие это я стал получать впоследствии только в свободное от классов время – в рекреационные часы: на уроки же меня обыкновенно выпускали.
«Если вы будете так учиться и вести себя, – сказал мне как-то воспитатель, – вас непременно исключат из корпуса». – «Куда исключат?» – полюбопытствовал я. «Конечно, домой, к родителям отправят!» – «Ах, как это будет прелестно, – подумал я. – Значит, опять поеду в станицу, в родные степи, на зимовник!..» И я решил, что нужно ускорить свое возвращение домой.