Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в Сердце Американской Мечты
Шрифт:
Я кивнул. Эти люди хорошо освоили мои привычки. Я уже так часто оказывался внутри и снаружи этого заведения с Брюсом и другими музыкантами его ансамбля, что служащие, отгонявшие машины, знали меня по имени, – а ведь я никогда им не представлялся и никто даже об этом не спрашивал. Я просто принял это как часть происходившей здесь игры: они наверняка обшарили бардачок и нашли записную книжку с моим именем на обложке.
А настоящая причина такой осведомленности, до которой я тогда так и не додумался, заключалась в том, что я все еще носил свой АйДи – значок Конференции окружных прокуроров. Он висел у нагрудного кармана моей разноцветной охотничьей куртки, но я уже давно о нем позабыл. Несомненно, они принимали
Обратная сторона монеты – синдром «Черт возьми! А это кто?». Он присущ швейцарам и дежурным по этажу, которые допускают, что любой, кто кажется ненормальным, но все еще щедро дает на чай, должно быть , важная птица, – а это означает, что ему надо потакать или по крайней мере обращаться с ним вежливо.Но вся эта байда по барабану, когда у тебя башка забита мескалином. Ты просто двигаешься инстинктивно, делая все, что кажется тебе правильным, и обычно так оно и оказывается. В Вегасе полно прирожденных фриков – людей, рехнувшихся всерьез и надолго, и наркотики на самом деле не такая уж и проблема, если не брать в расчет легавых и героиновый синдикат. Психоделики почти неуместны в городе, в котором ты можешь вломиться в казино в любое время дня или ночи и наблюдать распятие гориллы – на пламенеющем неоновом кресте, внезапно превращающемся в цевочное колесо, вращающее зверя немыслимыми кругами над толпами обезумевших игроков.
Я нашел Брюса в баре, но обезьяны не было видно.
– Где она? – потребовал я. – Я готов выписать чек. Хочу вернуться с этим ублюдком домой на самолете. Я уже забронировал два места первого класса – Р. Дьюк и сын.
– Возьмешь ее на самолет?
– Да, черт побери, – сказал я. – Думаешь, они что-нибудь скажут? Обратят внимание на физические недостатки моего сына?
Брюс пожал плечами.
– Забудь об этом, – сказал он. – Они только что ее забрали. Она напала на старика прямо здесь, в баре. Этот урод прицепился к бармену: почему они позволяют расхаживать в этом месте босиком, – а потом покатил бочку на истерически хохотавшую обезьяну – в общем, старик швырнул в нее пиво и она обезумела, сорвавшись с места, как черт из табакерки, вцепилась ему в голову, располосовав затылок… бармену пришлось вызвать «скорую помощь», а затем появились легавые и забрали обезьяну.
– Твою мать… А какой залог? Я хочу эту обезьяну.
– Возьми себя в руки. Тебе лучше держаться от тюряги подальше. Они только этого и ждут, чтобы тебя упечь. Забудь об этой обезьяне. Она тебе не нужна.
Я немного поразмышлял и решил, что он, наверное, прав. Бессмысленно похерить все ради какой-то буйной обезьяны, которую я даже в глаза-то никогда не видел. Насколько я понял, она сразу вцепится мне в голову, если я попытаюсь выкупить ее под залог. После шока от пребывания за стойкой бара ей потребуется некоторое время, чтобы окончательно успокоиться, а я не мог позволить себе ждать.
– Когда улетаешь? – спросил Брюс.
– Как можно скорее, – ответил я. – Болтаться дальше в этом городе без мазы. Я получил все, что нужно. Если только еще что-нибудь не спутает мне карты.
Он выглядел удивленным.
– Так ты нашел Американскую Мечту? В этом городе?
Я кивнул.
– Мы сидим сейчас в ее нервном центре. Ты помнишь ту историю, которую нам рассказывал менеджер о владельце этого места? Как он всегда хотел сбежать из дома и присоединиться к цирку, когда он был ребенком?
Брюс заказал еще два пива и, окинув взглядом казино, пожал плечами.
– Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал он, кивая. – Сейчас у этого мерзавца свой собственный цирк и лицензия на воровство тоже… Ты прав, он – образец.
– Точно. Это чистый Горацио Элджер, начиная с повадок, кончая отношением к делу. Я пытался переговорить с ним, но какая-то громоподобная лесбо, заявившая, что она – его ответственный секретарь, приказала мне убираться на хуй. Она сказала, что он ненавидит прессу больше, чем что-либо другое в Америке.
– Хим и Спироу Эгню [26] , – пробормотал Брюс.
– И они оба правы, – заметил я. – Я пытался сказать этой женщине, что согласен со всем, что он отстаивает, но она заявила: если я знаю, что для меня хорошо, а что плохо, то мне следует убраться из города хоть к черту на рога и даже не думать о том, чтобы беспокоить ее босса. «Он действительно ненавидит репортеров, – сказала она. – Я не хочу, чтобы это звучало как предупреждение, но если бы я оказалась на вашем месте, то приняла бы это к сведению…»Брюс кивнул. Босс платил ему тысячу баксов в неделю за два выступления в «Отдыхе леопарда», и другие две штуки башлял на всю группу. Все, что от них требовалось, – устраивать дьявольский шум два часа каждый вечер. Боссу было насрать с высокой колокольни, какие песни они пели: просто чтобы бит был тяжелый и динамики ревели бы достаточно громко, завлекая посетителей в бар.
Очень странно сидеть здесь, в Вегасе, и слышать, как Брюс поет лютейшую чуму, такую, как «Чикаго» или «Country Song». Если бы менеджмент удосужился обратить внимание на слова, то весь ансамбль немедленно бы линчевали.
Спустя несколько месяцев в Эспене Брюс спел несколько песен в клубе, забитом туристами, среди которых оказался бывший американский астронавт [27] … и, когда последний номер был отыгран, этот хрен подсел за наш столик и начал вопить всякую пьяную суперпатриотическую хуйню, наседая на Брюса, – дескать, какой наглости набрался этот проклятый канадец , чтобы приехать сюда оскорблять эту страну.
– Слушай, мужик, – сказал я. – Я – американец. Я живу здесь и согласен с каждым его пиздатым словом.
Тут появились накурившиеся гашиша вышибалы, загадочно ухмыляясь во весь рот, и сказали: «Доброго вечера вам, джентльмены. И Цзин говорит, что пора успокоиться, так? И никто не может цепляться в этом месте к музыкантам, понятно?»
Астронавт поднялся, угрожающе бормоча об использовании всего своего влияния, чтобы что-нибудь было сделано – и, черт возьми, быстро – с иммиграционным статусом.
– Как тебя зовут? – спросил он меня, когда вышибалы-гашишисты потащили его прочь.
– Боб Циммерман, [28] – ответил я. – И вот кого я ненавижу в этом мире, так это чертовых тупоголовых поляков.
– Ты думаешь, я поляк? – завопил он. – Ах ты грязный сачок! Вы все дерьмо! Вы не представляете эту страну!
– Господи, будем надеяться, что и ты ее не представляешь, козлина уебищная, – пробормотал Брюс.