Страна цветущего шиповника
Шрифт:
— Я один раз тоже сбежала, — помолчав, призналась Тина, — но меня быстро нашли. Мы тогда в Париже жили, а поймали, когда пыталась сесть на поезд в Марсель.
— Почему в Марсель?
— А мы там до Парижа жили, на побережье. Я запомнила море и корабли. Дядька, который нашей кухарке рыбу привозил, моряк был. Усатый такой. И все кухарке рассказывал, что скоро в рейс уйдет. На три месяца — в море! И я все думала — офигеть, вот это работа. Три месяца — далеко-далеко... Хотела с ним попроситься. Дура была.
— Вот и я был дурак. — Ник вздохнул. — Думал, стану взрослым — и сразу все проблемы закончатся. Просто, сами собой исчезнут.
— Никуда они не исчезают.
— Знаю... Ладно, поехали.
— Уже? — расстроилась Тина.
— Пора. Обратно ехать — дольше, чем сюда. Спускаться всегда опаснее.
«Пообещай, что еще сюда приедем», — хотела попросить Тина. Но сдержалась.
Ник откачнулся от стены. Тина думала, что поднимется на ноги — но он вдруг оказался перед ней.
Он ничего не делал, просто ждал и серьезно смотрел на нее. Тина сама положила руки ему на плечи.
Они целовались взахлеб, до одурения. Отстранялись друг от друга, смотрели, бормотали что-то вроде «надо идти» — и снова начинали целоваться.
После тысячного «надо идти», спотыкаясь на камнях, пробрались к выходу из пещеры.
Дорогу до городка Тина не запомнила. Она прижималась щекой к спине Ника, чувствовала его тело под своими руками, слушала, как под курткой бьется его сердце. Она, кажется, всю жизнь могла бы провести вот так — прижимаясь к нему.
В саду поместья они быстро поцеловались — и Тина побежала к своему домику. До возвращения Брайана нужно было успеть переодеться и причесаться. Ник остался в саду, прятать мотоцикл.
Когда в балконную дверь осторожно постучали, сердце у Тины подпрыгнуло. Она бросилась к балкону — но это оказался Брайан.
— Выиграли! — сияя, объявил он.
Тина не сразу поняла, о чем речь. Так задумалась, что даже, зачем здесь Брайан, сообразила не сразу.
— Э-э-э... Да? Что ж, поздравляю.
— Правда? — Брайан заискивающе заглянул ей в глаза. — Не обижаешься? Это — в первый и последний раз, клянусь!
— Правда, — совершенно искренне подтвердила Тина. — Вообще не обижаюсь.
Ей казалось, что вокруг все еще пахнет шиповником.
Глава 9
Неаполь. Наши дни
— Ночью, когда банкирское семейство наконец-то выставили, а в доме прибрали, Ник пришел ко мне, — поднимая голову, рассказала Тина бармену. Кивнула на бокал, прося наполнить — в очередной раз удивилась тому, как быстро он опустел. — Я ждала, хотя мы не договаривались. Я знала, что он придет. И, знаешь? В ту ночь ничего не было. Мы не боялись, нет... Точнее, я не боялась того, что может случиться, а он не боялся, что может меня спугнуть. Но, просто — мы оба знали, что все обязательно будет. И будто оттягивали этот момент, понимаешь? Лежали рядом, целовались... Даже не разговаривали. И очень быстро заснули. Когда я проснулась, Ника рядом не было. Ушел, чтобы не застукала Роберта. — Она улыбнулась. — А потом... О, да. Потом все было. Через ночь, или через две... Я не помню, испытала оргазм в первый раз, или нет... Нет, наверное — с первого раза это только в кино бывает. Но это было как-то и неважно. Я знала, что все будет — и Ник тоже знал. Мы совпали, как два кусочка паззла. И, когда дорвались друг до друга по-настоящему — у-у-у, что началось! — Тина счастливо рассмеялась. — Мы занимались любовью везде. В ночном море, пляжной кабинке для переодевания, в бельевом чулане за прачечной. — Тина икнула. — По ночам я пробиралась к нему на чердак, утром уходила к себе. Мне нравилось дразнить Ника. Я выходила к завтраку в легком платье, не надевала под него белье. И садилась за стол так, чтобы солнечные лучи просвечивали платье насквозь. — Она выпрямилась за стойкой, демонстрируя, как садилась. — А он, глядя на меня, скрипел зубами... Ух, как мне потом доставалось. — Тина рассмеялась счастливым смехом. — Знаешь, так любить можно только однажды. Когда тебе восемнадцать. Потом... потом ты становишься старше. Расчетливее. Подлее. И рано или поздно осознаешь, что секс — это всего-навсего инструмент, которым можно пользоваться так же успешно, как компьютером, например. — Тина отхлебнула виски и грохнула стакан о стойку. — Ник все переживал, что я могу залететь. Даже отвез меня на консультацию — к их местной тетке, у которой обслуживались женщины и девушки, жившие в городке без регистрации. Тетка оказалась совсем не страшной. Поулыбалась мне, прописала противозачаточные таблетки. Очень правильно, потому что без них я бы непременно залетела. Знаешь... иногда я жалею, что это не случилось.
Тина сложила руки на столе, уткнулась подбородком в ладони.
— Может быть, если бы я тогда залетела, мне бы удалось сохранить ребенка. Подольше не сознаваться, а на позднем сроке Эндрю сам не допустил бы аборта. Но я не залетела. И, когда мы с Ником в итоге попались, Эндрю его выгнал. Пообещал, что привлечет к суду за растление — мне ведь только-только исполнилось восемнадцать, а для суда имеет значение даже один день. Если бы Эндрю подал в суд, то поверили бы ему. Что все случилось раньше — до того, как мне исполнилось восемнадцать. И мы с Ником оба это поняли. Тогда... когда это произошло... Эндрю застукал нас в саду, в сарайчике для инвентаря... я думала, что он убьет Ника. И, знаешь — он бы его убил.
Тина выпрямилась.
— Я видела это по его бешеным глазам. На стене сарайчика висел топор, и Эндрю схватил его. Но Ник оказался ловчее. Когда Эндрю взялся за топор, Ник выдернул из кучи инвентаря заступ. И сказал:
«Если еще раз дернешься, я эту дрянь не удержу. Она прилетит прямо в твою поганую голову».
Эндрю поднял топор и зарычал. Правда, он зарычал, как зверь! А Ник захохотал. И это было еще страшнее, чем рык.
«Непривычно, да? — перехватывая заступ обеими руками, крикнул он. — Маленький беззащитный Ники больше не скулит и не бьется в истерике? Ники стал взрослым, и таким тебе уже не нравится?»
«Заткнись! — взревел Эндрю. — Проваливай отсюда!»
«Я уйду, — сказал Ник. — Но, если ты притронешься к ней хоть пальцем...» — Он посмотрел на меня.
«Он ничего мне не сделает, — сказала я, — не бойся».
В тот момент я не понимала, о чем они говорят. Я тогда вообще мало что понимала. Я подошла к Нику и взяла его за руку — ту, в которой не было заступа.
«Я люблю этого парня, Эндрю», — сказала я.
«Господи, какая ты глупая», — сказал отчим.
Он стал вдруг очень-очень спокойным. Повесил на стену топор и отряхнул руки.
«Идем домой. — Он повернулся к Нику. — А тебя через полчаса не должно здесь быть. И в твоих интересах сделать все для того, чтобы больше не попадаться мне на глаза».
Эндрю вышел из сарайчика и пошел к дому — не сомневаясь, что я пойду за ним. Он смотрел под ноги и аккуратно обходил лужи.
Тина заглянула в опустевший бокал. Подождала, пока бармен снова его наполнит.
— Я до сих пор помню наш разговор. Почти каждое слово. Я шла за Эндрю в полной уверенности, что дома скажу единственную фразу: спасибо за все, прощай. Но вышло совсем не так. Эндрю отвел меня в столовую и плотно закрыл двери.
«Я когда-нибудь давал повод усомниться в том, что желаю тебе добра, Ти?» — спросил он.
Я покачала головой:
«Нет. Никогда».
«Что ж, надеюсь, что ты и в этот раз мне поверишь. Ты, конечно, вольна поступать как вздумается, и я приму любое твое решение. За то, что погорячился — извини. Но, видишь ли... Этот парень — последний человек на земле, которому я соглашусь тебя доверить. — Эндрю волновался, но говорил твердо. Поднял руку, останавливая меня: — Подожди, не перебивай! Мне тоже когда-то было восемнадцать. Я помню это состояние: уверенности, что нынешняя любовь — единственная, и она навсегда. Что в твоей жизни никогда не будет другого чувства — по той простой причине, что никто другой тебе не нужен. Я тоже был готов растоптать каждого, кто встанет на моем пути, и бежать за своей любимой без оглядки — туда, куда она позовет».