Страна цветущего шиповника
Шрифт:
«Он знает, что я не посмею его обвинить, — понял Ник. — Он уверен, что я скорее язык себе откушу».
— Ничего, — процедил он. И скрылся в доме.
Прошел на кухню, взял эмалированную посудину для молока: по вторникам, четвергам и субботам ездил к молочнику.
Когда шел обратно, снова через террасу, на Кларка старался не смотреть. И больше почувствовал, чем увидел, как тот провожает его взглядом.
Выкатывая из сарая велосипед, Ник не удержался — оглянулся. Для того, чтобы прочитать во взгляде Кларка снисходительную уверенность: никуда ты от меня не денешься.
У садовника Михаэля жила когда-то кошка по имени Тири, в детстве Ник любил с ней играть. А кошка любила играть с мухами. Здорово их ловила — сядет на задницу, и хлоп над собой передними лапами! Муха перед ней плюхнется — еще живая, бьется, ни взлететь, ни отползти — а Тири башку набок наклонит и смотрит.
Ник себя вскоре такой мухой почувствовал. Ни убежать, ни уползти.
Кларк с тех пор таращился на него постоянно. Что бы Ник ни делал — оказывался рядом. В коридоре зажимать пытался, в кухне, в бельевой кладовке.
Ник дважды пытался орать. На вопли прибегали мать, Роберта — чтобы услышать от Кларка: «Мальчик очень дурно воспитан! На малейшие замечания огрызается, кричит... Его бы к психологу сводить».
И что он мог на это возразить? Объявить во всеуслышание: «Кларк ко мне пристает»? Нику казалось, что это равноценно признанию: «Я — пидарас!»
А Кларк смотрел на него и ухмылялся. Казалось, он видит его насквозь и читает каждую мысль.
Когда Ник достал у знакомых парней выкидной нож и при следующем домогательстве выставил перед собой лезвие, Кларк расхохотался, сверкая стеклами очков.
— Ну, давай, — подбодрил он, — пырни! Мало тебе приводов за хулиганство? На человека с ножом — штрафом не отделаешься, посадят. Ох, бедная Мария...
Кларк шагнул к Нику и отвел руку с ножом в сторону.
— Впрочем, мне нравится, что ты сопротивляешься. Это заводит. — Попытался прижать Ника к себе.
Вырываться из его объятий с каждым разом становилось все труднее - Кларк уже знал, как Ник выкручивается, и был к этому готов.
— Тебе ведь нравится, — прошелестело на ухо Нику. — Ты просто боишься признаться.
Слюнявые губы впились в его шею. Одной рукой Кларк притиснул Ника к себе, другой схватил за задницу.
— Отпусти, урод!
Ник резко присел, выскальзывая, долбанул Кларка лбом в отвердевший пах. Не разгибаясь, промчался к выходу из кухни — заскочил-то на минутку, пожрать перехватить — и бросился бежать. Вслед ему донесся издевательский смех: видать, не сильно долбанул.
***
Ник старался не оставаться в одиночестве. Спал в комнате матери: вольные ночевки в саду, в гамаке или беседке, остались в безмятежном детстве. По дому передвигался, настороженно оглядываясь. Освоил наблюдательный пункт на чердаке: старался следить за всеми перемещениями Кларка. Куда тот пошел, когда уезжает, когда приезжает. Жизнь превратилась в ад, Ник шагу не мог шагнуть без оглядки.
Управившись с домашними делами — старался заниматься ими в чьем-то присутствии — Ник удирал в горы. С друзьями почти не общался — не знал, о чем с ними говорить. Не мог объяснить, почему раньше свободно шлялся до рассвета, а теперь к десяти часам вечера бежит домой — чтобы лечь спать одновременно с матерью, в ее комнате, и не пробираться в одиночестве через сад.
Над Ником смеялись, обзывали. Он злился, лез в драку, и в итоге решил, что лучше бывших приятелей вовсе избегать.
А леди Маргарите становилось все хуже. Она почти не выходила из комнаты, а если и появлялась в столовой или на террасе — едва ли понимала, что там делает. Кларк ее уже и не стеснялся, лез к Нику прямо в ее присутствии — леди Маргарита не реагировала.
А потом она умерла. Труп увезли на вскрытие, в Неаполь. Хоронили леди Маргариту там же.
Обитатели «Шиповника» собирались на похороны. Ник нагрел градусник под струей горячей воды и объявил матери, что заболел.
Мария поохала, заставила Ника принять жаропонижающее, заварила ему в термосе какую-то дрянь - наказав выпить до последней капли - и уехала вместе со всеми. Ник остался в «Шиповнике» один.
***
Проникнуть в спальню Кларка труда не составило. Ник старательно и методично обшарил все полки в его шкафу, все ящики в комоде — пусто. Ни одной сраной видеокассеты или журнала. Ничего, что хоть как-то могло бы привлечь внимание копов! А ноутбук Кларк неизменно возил с собой — видимо, если какую-то информацию и хранил, то там.
Ник уже почти отчаялся, когда в прикроватной тумбочке, в нижнем ящике, под ворохом каких-то бумаг обнаружил фотоаппарат. Включил — заметив, что руки трясутся сильнее, чем у потомственного алкаша Джованни.
Уф-ф, фотки не слиты! Что-то на карте памяти есть — видно, Кларк не успел на ноутбук перекинуть. Или забыл.
Ник принялся листать.
Фоток было немного. Трое пацанов, на вид — помладше него, по десятку снимков на каждого. По тому, как они позировали перед камерой — и голыми, и полураздетыми, — по устало-равнодушным взглядам, Ник понял, что Кларк их не на улице отловил. Пацаны в бизнесе не первый день — хоть и вряд ли по доброй воле.
Ну и что теперь делать? — задумался Ник. Что он вообще собирался делать, когда лез сюда, в спальню к Кларку? Найти доказательства того, что Кларк — педофил? Так — вот они, пожалуйста. Но доказательства эти — ему одному и годятся, тому, кто и без них все знает. Кларка-то на этих фотках - рядом с пацанами - нет. Мало ли, чей фотик у него в тумбочке лежит. Мало ли, где он его взял — скажет, что на улице нашел, и сам собирался в полицию нести.
В местном полицейском участке Нику доводилось бывать, он хорошо знал, что почём у местных копов. Если бы сказали, что пацанов Кларку поставляли они — и то бы не удивился.
Хотя это вряд ли, конечно — Кларк там, где живет, гадить не станет. Слишком осторожный... Так. А где же он их снимает? Видать, в другом городе, и в какой-нибудь гостинице развлекается — не домой же водить... Так вот для чего он «в командировки» ездит!
Ник в такие дни выдыхал, потому что знал — они точно пройдут спокойно. И возвращался Кларк из «командировок» обычно довольный до соплей, к нему первое время почти и не лез — Ник думал, на радостях, что бабла заработал. А оказывается, вот в чем дело...