Страна Лимония
Шрифт:
— Да уймёшься ты, Эмик! — не выдержала Ирина, освобождаясь от геркиной руки и передавая ему воду.
— А я уже всё вижу, — козлиным голосом пропел из-под ёлки Генка Сытин. Потом он подполз к матрасу и сделал попытку юркнуть под одеяло к супруге.
— Ой, да оставь ты меня, наконец! — взвизгнула Наташка.
— Да я тебя сегодня вообще первый раз вижу, — недоуменно проблеял муж.
— Увидел — и хватит, лучше буди всех, пошли на кухню новый день встречать.
На работу Герман шёл, терзаемый запоздалыми раскаяниями. Тем не менее он забежал в аптеку и купил ихтиоловую мазь. Там же утомлённый грешник свинтил крышку и вдохнул в себя чарующий запах медицинского снадобья. «Вот тебе и собака Павлов! Каков был гений! Рефлексы-то работают», — удовлетворённо подумал он, чувствуя лёгкую дрожь и приятную истому.
В кабинете он поставил флакон на письменный стол, достал дневник оперативных мероприятий и со вздохом стал изучать план на сегодняшний день. Зашёл Михаил Иванович.
— Здравствуй, Герман!
— Здравия желаю!
— Ты что такой потрёпанный, — оглядывая своего подчинённого, спросил подполковник.
— Никак нет! Бодр и свеж!
— А что ихтиолка на столе?
— Панариций на одном месте вскочил, — отрапортовал капитан.
— Там, где ты думаешь, он не вскакивает... Ладно, хватит лясы точить. Есть у меня для тебя одно деликатное задание. Осилишь?
— Так точно, любое!
— Ну, так слушай... парень ты продвинутый, разным искусствам обучен, Баха от Брехта отличить можешь...
— Ещё бы, — саркастически заметил Герман.
— Не перебивай! Слушай сюда!
— Слушаю...
— !
— Нет, я правда слушаю.
— Ты, наверное, знаешь, есть у нас в N-ске феноменальный пианист, самородок, звать его Михаил Милославский, — у Германа ёкнуло в сердце, и он весь обратился в слух. — Так вот, — продолжил Михаил Иванович, — по оперативным данным, замыслил он выехать в Израиль.
— Знаю, товарищ подполковник!
— Молчи, капитан, не можешь знать! Об этом известно только самому Милославскому и его близкой связи — нашему агенту «Инессе». — У Германа всё внутри оборвалось. Голову стальным обручем охватила резкая боль. Дальнейшие инструкции Герман слушал, будто во сне: — ...Молодое дарование, гордость музыкальной культуры Сибири... страна не может разбрасываться своими талантами... ректор — старый хрыч из партийных... В общем, — возвысив голос и выводя Германа из состояния комы, продолжил подполковник, — слушай боевое задание: пойдёшь в консерваторию, найдёшь там этого Милославского и переубедишь его подавать заявление на выезд. Задание понял?
У Германа судорогой свело челюсть.
— Что молчишь?
— Угу, — еле слышно отозвался вмиг вспотевший капитан, — так точно, найду и обезврежу...
— Да не обезвредишь, чудак ты человек... он наш, советский, только его все обижают...
— И я...
— Что — «и я»? И ты его обидел?
— Нет, ну как можно, не знаю даже... нет-нет, Михаил Иванович, — затараторил Герман, судорожно сжав флакон с ихтиоловой мазью, — просто... «И я того же мнения!» — закончил рифмой совершенно запутавшийся оперработник.
Начальник отделения как-то настороженно взглянул на подчинённого, но всё же изрёк:
— Прошу исполнять!
— Есть! — из последних сил вякнул Герман, почти теряя сознание.
Приземление
Обо всём этом вспоминал молодой капитан, летящий навстречу своей судьбе. Рядом мирно сопела Ран`о, с которой он совершенно случайно не познакомился раньше и которая так взволновала своими воспоминаниями о консерватории. А тот случай всё же имел счастливый конец: Герман пошёл к своему старшему товарищу, майору Зайцеву, курировавшему филармонию, и во всём ему сознался. Зайцев так ржал, так ржал... он буквально плакал, взрываясь новым приступом смеха после каждого эпизода, мастерски излагаемого приходящим в себя Германом.
— Дай понюхать ихтиолки, может, и меня проберёт, — заливался майор, — ой, уйди с глаз долой! Уйди, говорят, а то я уже с душой прощаюсь. Уйди, ради Бога, уйди, я всё сделаю!
И Зайцев действительно всё сделал: пошёл к начальству, сказал, что на такое серьёзное задание сопляков посылать нельзя, что любая осечка — и мы лишимся талантливого исполнителя. Он много ещё чего говорил, но не смог сделать главного — переубедить самого Милославского. Миша, так и не подружившись с Германом, уехал.
Да, ещё... Агент «Инесса» Германа так и не сдала.
Объявили о снижении. Герман послушно пристегнул ремни безопасности и потянулся к спящей соседке. Он аккуратно взял за пряжки её ремни и уже собирался их соединить, как был остановлен:
— Руки!
— Что?
— Руки, говорю, убери, — подозрительно косясь на него, повторила Ран`о.
— Хорошо, только не волнуйся, я всего лишь хотел пристегнуть тебя ремнями.
— Я и сама могу, — несколько виновато ответила девушка.
— Ран`о, ты что на меня крысишься?
— Я не крысюсь... я... я — осторожная, на таких, как ты, любая девушка в два счёта сгорит. Ты даже не сказал, где ты работаешь.
— А ты и не спрашивала. Я работаю преподавателем в Сибирском политехникуме.
— Не врёшь?
— Зачем мне врать?
— А куда летишь?
— В Ташкент, потом в Фергану, в командировку.
— Куда?
— В Ферганский политехникум, — не моргнув глазом, ответил Герман.
Соседка успокоилась. Потом, порывшись в сумочке, вытащила фотографию и показала её Герману: «Узнаёшь?»
— Узнаю — Инесса, то есть Ирка Литвинова, — молодой человек покраснел и повернулся к иллюминатору. В воздухе отчётливо запахло ихтиолкой. «Это уже не Павлов, это — Фрейд», — подумал про себя он и вновь обернулся к спутнице.
— Гера, что-то в тебе не так!
— Всё не так, Ран`ошка...
— Не называй меня, как куклу, нет такого имени — Ран`ошка.
— Ладно, ладно, я вообще могу замолчать.
— Ну хорошо, не дуйся, на вот лучше, конфетку пососи. Может ведь девушка поверить своей интуиции?