Страна Лимония
Шрифт:
— Гера, а у меня на душе тревожно...
— С чего бы?
— Мне бабушка перед отъездом странно как-то сказала: мол, не вижу тебя, Виктор. В тумане ты.
— Брось ты эти пережитки! Нашёл кого слушать, — возмутился Герман.
— Зря ты... Бабушка мамину смерть за полгода угадала. Тоже в тумане её вроде как увидела. И потом — слепая она...
— Извини, Виктор, мать, конечно, уже не вернуть, но все эти предвидения — чистой воды суеверия и совпадения.
— Да и я себя тоже убеждаю, только бабуля у меня — человек особенный:
Внезапно Германа прошиб озноб. Он, конечно, не верил во все эти заговоры с приворотами, но что тут поделаешь, если его собственный отец умел руками кровь останавливать. Его бабка Амалия этому научила. Ничего больше не умеет, а кровь — останавливает. Герману вдруг мучительно захотелось курить. «А что, если во всём этом что-то есть?» — холодея, подумал он. Отставив в сторону автомат и с каким-то отстранённым выражением лица окинув взглядом своего товарища, Герман встал.
— Ты куда? — полюбопытствовал Виктор.
— Пойду к двери, в окошко гляну.
Герман подошёл к иллюминатору в боковом люке и прильнул разгорячённым лицом к холодному стеклу. Из головы не выходила Витькина бабка с её мрачными видениями. Рассматривая панораму незнакомой земли, медленно проплывающей под ним, он успокоился. Чёрно-белый пейзаж претерпел существенные изменения. Снега уже почти не было, на фоне песчаного цвета скал и камней отчётливо выделялись зелёные лоскутки и целые изумрудные поляны. «Зиме — конец, летим на юг», — вспыхнула и тут же сгорела самая примитивная мысль. На душе стало спокойно.
— Любуетесь? — прервал его размышления голос за спиной.
Герман подался в сторону и обернулся. Его место занял прапорщик в замусоленном донельзя бушлате, старой солдатской шапке и добротных собачьих унтах.
— Ничего, привыкнете, — продолжил монолог прапорщик.
— Угу, — откликнулся молодой человек.
— Я техник. Чиню эти посудины и слежу за ними.
— А-а-а, понял...
— В Кабуле часто бываю... Вы как — на замену? — пытаясь завязать разговор, спросил военный техник, отстранившись от иллюминатора.
— Да... Вот летим... — попытался увильнуть от общения Герман.
— Понятно...
— Мы тут совсем... То есть... В общем...
— Понятно... — и с этим глубокомысленным замечанием прапорщик снова прильнул к иллюминатору.
Герман было дёрнулся к военному — не хотел показаться невежливым, но, заметив, что тот пристально что-то разглядывает, махнул рукой и пошёл на место.
— Эй-эй-эй! — вдруг обернувшись к Герману, поманил его прапорщик.
Герман в нерешительности остановился.
— Пст! Поди сюда, ты это видел?! — настаивал он.
Герман вернулся на исходную позицию и поглядел в иллюминатор: всё вроде то же, только картина за стеклом ещё более позеленела да, кажется, светлей стало.
— Что вы тут увидели? — начал Герман.
— Тихо... Вниз погляди.
Герман посмотрел
— Что это? — спросил он.
— Что-что! Не видишь — бензобак пробило!
Ноги у Германа стали ватными. Он даже не знал, что ещё можно спросить и тем более — что делать.
— Ты только молчи, а то сам понимаешь, паника... Стой здесь, я своим ребятам пойду доложу, — взял инициативу в свои руки прапорщик.
— А как же... — начал испуганный молодой человек. — А где парашюты?
— В дупле!
— ?!
— Не положено пассажирам, только лётному составу. Да ты не трухай, авось дотянем! — Этим многообещающим «авось» лихой прапорщик окончательно добил Германа. Охваченный ужасом пассажир непонятно почему до боли стиснул колени и выкатил глаза на кабину пилотов, куда уже вошёл новый знакомец.
«Вот оно! — закрутился шквал мыслей в голове у обезумевшего Германа. — Неужели слепошарая Витькина старуха права! Вот тебе и диалектический материализм с квантовой физикой в придачу», — продолжал мысленно стонать он. Дверь кабины отворилась, и прапорщик с перекошенным от напряжения лицом вернулся к своему попутчику.
— Фу! Вроде, доложил!
— Ну и что? Что они сказали? — затараторил Герман.
— А что! Идём на вынужденную.
— А если горючего не хватит? — не унимался испуганный пассажир.
— Будем садиться на авторотации. Тут главное сгруппироваться и первым рвануть из салона, когда вертолёт начнёт разваливаться.
Герман не заметил, как вцепился мёртвой хваткой в рукав старого бушлата смелого техника. Он судорожно открывал рот и пытался задать очередной вопрос, который даже не был в состоянии сформулировать.
— М-м-м! — застонал Герман, готовый потерять сознание.
В это время дверь кабины снова распахнулась, и долговязый командир будничным голосом объявил: «Внимание! Под нами Джелалабад. Идём на снижение, просьба всем занять свои места и не стоять у проходов». Последние слова лётчик адресовал лично Герману, который, не мигая, пожирал его взглядом. Пилот улыбнулся и скрылся в кабине. Герман со скрипом перевёл белки вытаращенных глаз на прапорщика. Тот, побагровев, беззвучно трясся от смеха, закрыв рот свободной рукой.
— Это конденсат... это конденсат спускали! — захлёбываясь от смеха, повторял армейский шутник. — Извини... Извини, дорогой! Не ты первый, не ты последний...
Герману не хватало сил даже обидеться. Ватные ноги донесли его до своего места, где он плюхнулся чуть ли не на колени внука слепой старухи.
— Дура твоя бабка! — не выдержал Герман, обернувшись к озадаченному соседу. — Дура и психопатка! А Бога нет! — с этими словами он согнулся, обхватил колени руками и, слегка повернув голову к ошалевшему соседу, жёстко и внятно проговорил: «Витёк, сгруппируйся! Керосин кончился. Садиться будем на авторотации!»