Страна Яблок
Шрифт:
– Надо к своим возвращаться, Раки… Данилка, – сказал я мелкому. Тот замотал головой:
– Не хочу. Здесь лучше.
– Да не лучше, кажется только. Ты не бойся, по-старому не будет, Захара уберут от нас.
– Откуда ты знаешь? – вскинулся Ракита.
– Слышал, – буркнул я.
Не мог же атамана выдать.
А Ракита упёрся: «Не пойду, и всё». И бросить его нельзя, и оставаться мне здесь – никак.
А вечером Димитрий воспитанника за мной прислал. Тот меня привёл, а Димитрий за столом сидит, молчит.
– Садись, Егор-юноша. Времена наступают жёсткие, люди в такие времена нужны сильные. Ранее узрели мы, как исполнилась первая часть Откровения Иоанна Богослова: «И дано ему было вложить дух в образ зверя, чтобы убиваем был всякий, кто не будет поклоняться образу зверя. И всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание на правую руку их или на чело их, и что никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его».
Ныне же и вторая часть исполнилась: «И пожрали птицы трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих. Пожраны были все, кроме сих ста сорока четырёх тысяч, искупленных от земли».
– Случилось что-то со вшитыми, типа? – спросил я. В голове гудело от откровений этих. Будто по-нормальному объяснить нельзя.
Димитрий посмотрел на меня некоторое время, и я опустил взгляд. Глаза эти его…
– Да, вшитые умерли. Все посёлки пусты. В озёра, в реки бросались перед смертью, как и предсказано апостолом Иоанном: «Кусали люди языки свои от страдания». Остались праведники, чистые духом. Ты думаешь, почему я здесь?
Я пожал плечами – вот ещё забота, думать об этом. Мы-то сами почему ещё здесь? Атаман почему не едет? Хотя не до нас ему.
– Потому что здесь, около Марково, – продолжал Димитрий, – стоял храм Спас Железный Посох. В нём царь и великий князь Иоанн Васильевич, предчувствуя скорую кончину, схоронил свой посох железный, чтобы не попал недостойному в руки. В посохе сем – великая сила. Иоанну Васильевичу тот посох вручили в древнем Богоявленском монастыре, который основал старец Авраамий, а старцу Авраамию посох перешёл от самого Иоанна Богослова, чьё Откровение исполняется ныне. Чуешь, Егор-юноша?
«Какой я тебе «Егор-юноша»? – подумал я. – Ты-то сам меня старше лет на семь. Может, на десять». Но промолчал. С таким лучше помалкивать. Глаза огнём горят, бороду слюной забрызгал.
– Чую, – кивнул.
– Не чуешь ты ничего, – усмехнулся Димитрий и перешёл на человеческий язык. – Киваешь, потому что думаешь: чепуху молотит Димитрий. Послушаю, мол, пускай отвяжется, и спать пойду. Так?!
Опять я кивнул, куда деваться. Глазами так и прожигает, аж лоб зачесался. А Димитрий усмехнулся и продолжил как ни в чём не бывало:
– Этот посох искали после смерти Иоанна Богослова, да так и не нашли. Да и самих апостольских мощей не сыскали, могилу открыли, а там – пусто. Посох сей перешёл к Иоанну Богослову от царя Соломона, а к Соломону – от пророка Моисея. Моисей этим посохом заставил расступиться воды Красного моря, когда иудеи бежали от фараона прочь. И каждый раз после смерти хозяина посох таинственным образом исчезал и появлялся, когда нужда в нём возникала. И после смерти царя Иоанна Грозного искали-искали повсюду сей посох, да не нашли. Потому и была Смута два десятка лет – не признавали люди никакого царя. А потом забыли про Железный посох, у людишек память короткая, как у рыб.
Воздух загудел от колокольного звона.
– Средний колокол перебором бьёт, – встал Димитрий. – Немедленный сбор, случилось что-то. После договорим.
«Блаженствует, гнида», – подумал я, наблюдая, как Ксения ловко, снизу вверх, крутит ему повязку.
Когда мы вытаскивали последний дуб, «двойной удав» съехал, и мне больно ушибло колено.
Даже не колено, а выше. Гораздо выше.
Пальцы Ксении мелькали вокруг синюшной Спирькиной стопы, за всё время в мою сторону она не посмотрела ни разу.
«А ведь Николаич видел, как меня ударило, – глупо расстроился я. – Мог бы и сказать дочери, что, мол, перевязка нужна. Тоже мне, божий человек».
– Теперь надо лежать. Потом мама посмотрит, у неё мазь есть из окопника-травы с салом.
«Из Укупника», – хотел сказать я, но промолчал. Откуда бы Ксении знать ветхозаветного придурка Укупника? Да если и знает? Убогая игра слов. Что-то меня ещё тревожило и угнетало в этом Укупнике, но мысль ускользала.
– Лежать, а стопу выше, чтобы отёк спадал. – Казённая медсестра пропала, голос Ксении стал снова звонким и приветливым – конечно, разве может она долго изображать костяную ногу?
– Так что, Валера, как там во Владимире? – напомнил Серёга.
Спирька откашлялся. Выражение превосходства ушло с его лица; не удержал он его, потерял величественный образ обладателя тайных знаний.
«А ведь он готовился, – подумал я, – пока шёл, готовился. Как его обломал Серёга! Без всякой подготовки».
– «Как»… Да никак. Везде мёртвые. Утром вышел, чуть умом не двинулся. По всем улицам трупы. Все голые, видимо, ночью случилось. Я думаю, – Спирька начал опять входить в роль, – я полагаю… я считаю – это системный вирус. Все выскочили из домов и побежали. Как бежали, так и умерли.
– И что – никого в живых?
– Я никого не видел. Вообще никого. Дорога машинами забита вся, наглухо! Автовозы как ехали, так и встали, кто врезался, кто в кювет ушёл. Лариса, выпить ничего нет? – Спирька всё больше приободрялся. – Давайте ко мне перейдём, у меня есть, там и расскажу.
Все посмотрели на Сергея, тот зевнул.
– «К тебе» – это отдельная тема, – сказал Сергей. – Ты ж дом продал. Но не выгонять же тебя. Сейчас не до этого, иди в «самарку», отдыхай. Короче, живых никого, дороги забиты. Ещё что?