Страна Яблок
Шрифт:
А потом вернулись в посёлок, и всё закрутилось по привычному кругу – коров подоить, накормить, аппараты промыть… да ещё молоко самой на ледник везти, мужчин-то Сергей Саныч распределил кого куда. Снова подумала: как же без электричества будем? Как молоко охлаждать? За три дня полторы тонны набирается. Вручную в бункер? А сепаратор? На ручной тяге? А сыворотку свиньям…
И засмеялась. Теперь некому нам электричество отключать.
– Ты что? – повернулась Лариса. Глаза испуганные – подумала, что я умом тронулась.
– Дашу вспомнила, –
Борис и братья из леса вернулись, полегче стало. Причесалась, платье сменила, собрала мужчинам перекус и понесла им на речку. Солнце уже высоко поднялось.
Пчёлы жужжат, трясогузки друг дружку зовут: «цли-цлити-цирли», зяблик свистовые коленца пускает. Шла и шла через луг, забыла про всё на свете. Но как забудешь, ближе к реке всё мёртвыми усеяно. Распухать уже начали. И пахнет, пахнет!..
Поесть мужчины поднялись на косогор, от запаха подальше. Едят вроде спокойно, шутят даже.
– Сергей Александрович, – набралась я смелости и замолчала. И опять набралась: – …Сергей Александрович, папа… – их ведь похоронить нужно. Это же люди. Они же вчера ещё жили.
Сергей Саныч сосредоточенно жевал, смотрел в сторону.
– Санька, как же их похоронить? – Папа тоже на меня не глядит. – Это до осени могилы копать.
– Ну, хотя бы тех, кто на берегу, нельзя же их в воду бросать.
– А на том берегу? Что же их – сюда перевозить?
– Но они же люди, такие же, как мы, – смотрела на них, а все отворачивались.
Наверное, уже не ощущают мертвецов вчерашними людьми. Намаялись на такой работе.
– Ксень, что ты переживаешь? В Индии мёртвых в реку бросают, они и плывут, – сказал Аркадий. – Вода не грязнее земли.
– Степь отпоёт, – вдруг отозвался Александр сдавленным голосом, как будто каркнул. Потом прокашлялся и повторил: – Русский поэт Хлебников так сказал своему другу: «Степь отпоёт».
Надо же, про поэта! Мне! Это после вчерашних стихов, наверно. Понял, что я не только под коровами сижу.
– Два слова, а как песня, – сказала я. – А я не знаю такого поэта. Какие у него стихи? Хорошие?
– Они очень необычные.
– А можно взять почитать?
– Да нет у меня его книжки, но…
Конечно, папа сразу встрял. Это он ещё долго сдерживался при людях.
– Санька, Санька! Невместно это! – покачал осуждающе головой. – Что-то ты разговорилась. Иди.
– Пока хоронить не будем, Ксения, – сказал Сергей Саныч. – Пускай наши отзвонятся, отшумятся. Но и надолго оставлять нельзя, задохнёмся. Мы вот как сделаем: там, где песок брали, большая яма осталась, на живопырке туда отвезём, на краю сложим. Если полиция не появится, то из досок от опалубки перегородок набьём, в яму опустим и песком засыплем. Плацкартных мест, конечно, не будет, в общем вагоне поедут. Отец молитву прочитает. Ну, иди.
Сергей Саныч смотрел на меня спокойно и внимательно, и я подумала, что он всё знает. И знает, что я знаю. Не про псов, скверных, любодеев, чародеев и прочую чепуху, а про то, что прежний мир кончился и исчез, никто к нам не прилетит и не приедет, и мы остались на нашей Клязьме одни-одинёшеньки. А молчит Сергей Саныч по той же причине, что и я с папой не спорю: сейчас все взрослые обманывают сами себя, а скажешь им – раскричатся. Ну и ну!
На Александра я не решалась смотреть, только щекой чувствовала его взгляд. Но поняла, что и он знает: прежний мир кончился.
– Я вам попить принесла, – раздался у нас за спиной голос Ксении. – И бутерброды.
– Санька, напугала до смерти, – сказал ей отец. – Не стоило бы, зачем ты одна пошла. Сказали же вам – сидите в доме.
– Ильяс прислал Армена Хореновича сказать – в лесу всё спокойно, а в Напутново тихо. Чтоб мы не волновались. А радио молчит. Все каналы молчат. И мобильные не работают.
– А в Напутново в домах есть кто-нибудь? – спросил Сергей.
– Нет никого, – ответила Ксения и ойкнула. – Я нечаянно.
– Попёрлись всё-таки в деревню, – покачал головой Сергей. – Ох, Ильяс…
– Это не он, это Равиль с Бор… – Ксения снова ойкнула и покраснела.
– Спасибо, Санька. Но бутерброды не полезут. Или?.. – Николаич посмотрел на нас.
– Не обратно же их нести, – сказал Сергей. – Сядем подальше от реки и сделаем им «двойной удав». Аркадий, Алик – вы как?
– А с чем бутерброды? – хищно спросил Аркадий.
– С ветчиной.
Нормально полезли бутерброды. Тем более никто не завтракал.
– Николаич, отрежь-ка мне ещё кусок свиной отрасли, – попросил Сергей.
Аппетит у Сергея не отшибло. И ни у кого не отшибло.
Богомолов укоризненно свёл брови на это упоминание всуе, но промолчал. Привык.
Ксения спросила про похороны мертвяков и так благодарно посмотрела на Сергея, что я разозлился. На себя.
Почему сам не мог додуматься? Зачем-то с Хлебниковым к ней полез, а что ей Хлебников?
Покосился Ксении вслед, как она идёт через луг… Ладно, пора продолжать. Как в городах молодёжь говорит – говорила? – «ломить».
Нижнее дерево мы застропили заранее, вместе со вторым.
Выдернули быстро. Клязьма потащила лениво колыхающуюся белую груду вниз, мы устало и бездумно смотрели на проплывающих мимо нас бывших людей.
«Так до Владимира и пойдут, – подумал я. – То-то работы там будет. А ведь действительно – нет никого. Ни спасателей, ни полиции. Что произошло?»
Я пытался рассмотреть версии и разбудить в себе мрачные фантазии, но измученное сознание отмахивалось. О полиции всерьёз я не думал. Сначала обманывал себя сам, а потом признался. Сам себе. Не слышно обычного шума поездов с железной дороги, не пролетел ни один самолёт. А до обеда их с десяток пролетало над нами каждый день. Да и не до версий сейчас. Солнце пекло беспощадно, удушливый гнилостный запах чувствовался всё сильнее. Надо было собирать и увозить трупы с берега.