Страна Яблок
Шрифт:
Аркадий пошёл за живопыркой – самодельным грузовичком без кабины, а мы принялись стаскивать тела к дорожке.
– Серёга, мы как эсэсовцы.
– Да, я тоже подумал. Главное, привыкаешь быстро, офигеть можно.
«Овощанка» лежала, накрытая тканью, – её края были тщательно подоткнуты под тело, чтобы не растрепал ветер.
Ксения закрыла, больше некому. Запомнила, мешковину принесла. Не побрезговала.
– Девочка у тебя золотая, Николаич, – сказал Серёга, когда привезли и разгрузили тела на краю ямы, – но тяжело с такой.
– Да, золотая. Упрямая только. И мнить стала много о себе,
– Пошли снидать, – сказал Сергей. – Нет, сначала в баню. Война войной, а обед по расписанию. На том берегу после уберём. А запашок тянет уже, дай боже. Жарко.
За обедом все молчали. Армен несколько раз порывался высказаться, но сдерживался. Сергей допил молоко, поставил кружку.
– Радио с телевизором так и не работают?
– Нет. И мобильные молчат.
Молчание радиостанций холодило кровь.
Это как если бы в назначенные сроки не взошло солнце.
– Что же могло случиться, Сергей Саныч? – спросил Ильяс. – Как вы думаете? Эпидемия? Война? Надо ехать на разведку.
И, как по сигналу, все загалдели:
– Надо ехать, всё узнать! Где все? Где полиция, где спасатели? Почему радио и телефоны молчат?!
– Зачем мы тела убираем? Полиция приедет расследовать, а ничего нет!
– Что с моими? Я не могу до них дозвониться!
– Поедем, разведаем. Тот берег уберём и поедем. Иначе задохнёмся здесь, – сказал Сергей.
Никто до этого не называл Сергея по отчеству и на «вы», но обращению Ильяса никто не удивился. Я задумался – а как же мне теперь? В общем-то, меня по имени-отчеству совершенно бы не тяготило, но называть «Сергей Санычем» своего друга с пятого класса непросто. И вместе с тем в новой обстановке хлопать его по плечу «Серёгой» выглядело бы непонятной фрондой и детским садом. «Буду называть его на «ты» и «Саныч», – решил я.
– Спирька пришёл! – ворвался в двери Борис, поставленный на охране у въездных ворот.
– Голый? – спросил Серёга.
– Не голый. Одетый пришёл, сюда идёт.
– Лучше бы он приплыл, – сказал Сергей тихо, для одного меня.
Глава четвертая
Мёртвая вода
Пустит он его или выгонит? Серёга такие вещи не прощает, я его хорошо знаю. Или голосование устроит?
Как странно: сутки назад мы слушали Спирькины вопли, переживали насчёт электричества, а сейчас по реке плывут мертвецы и большой мир молчит. А природа ничуть не изменилась – тот же лес, тот же луг, небо, жужжание пчёл, взволнованное заикание чибиса. «То же небо, и та же вода», – вспомнил я Высоцкого. Лес не стал зловещим, и небо не потяжелело.
Но голосование устраивать глупо, какое сейчас голосование. Я вспомнил, как на Серёгино лицо мягким совиным крылом опускалась усталость, и поймал себя на мысли, что на привычном зрительском сиденье мне стало неуютно.
Неуютно ждать от Серёги, да ещё и с примесью злорадства – а ну, мол, как ты из этого выкрутишься? – единственно верного решения, придирчиво осуждать его циничное лавирование и недостаточную дальновидность. Представил, что ответственность за посёлок легла на меня и от меня ждут решений. Дальновидных и единственно правильных. Представил и поёжился.
Надо поддерживать, как поддерживал его за страховочный пояс, когда Сергей подмигнул: «Ну-ка, давай отрежем эту отрасль!», выгнулся назад и с искажённым от натуги лицом пилил сцепленные сучья. Одной рукой пилил, с трудом дотягиваясь до ветки, а другой отталкивал мертвецов, они тыкались и тыкались в него из медленной тяжёлой воды.
Резкий запах его пота перешибал сладковатую мертвечину и был торжествующе, восхитительно живым.
А эти его мерзкие шутки про раков, рекламную акцию Интрофая и фригидных остывших девок… Вряд ли он пытался насмешить. Скорее, наоборот – позлить, чтобы пар выпустили.
А как Ксения на него посмотрела! Во все глаза. Но про стихи Хлебникова у меня спросила. Что ей стоило в Интернете их найти, если интересно – запомнила бы фамилию и нашла.
Нет, спросила.
Вдруг я вспомнил, что Интернета у нас уже нет. Но ведь будет?!
– Ты его не впустил? – спросил Серёга.
– Он из опушки вышел. Я ворота закрывал и пришёл, чтобы сказать, – ответил Борис. – Он плохо идёт, болеет нога.
– Хромает, что ли?
– Хромает.
– А! Ну, когда дойдёт, впусти его и вместе с ним приходи, а если совсем упадёт, на живопырке съезди за ним. Только карабин с собой возьми. А нам надо подумать, как быть. На обоих берегах много работы, надо подальше вниз и вверх пройти, всё очистить, и постоянная охрана нужна. Хотя бы двое в смену, а это уже четверо.
Как работать будем? И так не справляемся.
– А, кстати. – Сергей замолчал. – Кстати. Что со скотиной?! Коровы не мычат, свиней не слышно, а дело к вечеру уже.
– Да мы всё сделали, – сказала Лариса и улыбнулась. – И подоили, и покормили. Ты не подумай, Вадим с ружьём был, с плеча не снимал.
– С карабином, – рассеянно поправил Сергей. – С карабином… И правильно сделали. Надо отдавать только те приказы, которые можно выполнить. Я что-то в горячке про коров и забыл совсем. Старый стал. «Харт олдын, бох олдын» – да, Ильяс? Но как же доили? Неужели вручную? А навоз? А холодильник? Хотя что я спрашиваю, мы же в бане мылись. Генератор запустили? – Вадим кивнул. – Сколько генератор соляры съел?
– Около трети бака, литров пятнадцать.
– Сотка в неделю, пятьсот в месяц. Где-то на год хватит, если без всего остального.
– А холодильники? А…
– А по полной – на три месяца. Нормально. Топливо найдём, вручную откачаем, цистерну подгоним. Курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор обсерёт, – улыбнулся Сергей. – Что вы так пригорюнились-то? Можно подумать, для нас что-то изменилось – как жили, так и будем жить. В чём-то даже легче будет. Только мало нас.
– Вернее всего, сложился Интрофай, – сказал Вадим. – У меня двоюродный брат стажёром в питерском головном офисе. Физик от бога. Он там предупреждал, в колокола бил, но кто стажёра будет слушать. Они одновременно запустили расширение системы и переход на мегакубиты. Так сказать, суперхард и суперсофт. Возникшая мегасверхпроводимость потребовала такого же суперохлаждения… ну и всё. Я упрощаю, конечно… да и не понимаю особо. Денис мне подробно это рассказывал всё, душу изливал.