Странное завещание
Шрифт:
– Я сейчас тебе все расскажу, но, пойдем ка мы в парк, нам не нужны лишние глаза и уши.
После этих слов француз сорвался с места и начал двигаться вниз по улице, туда где располагался старый парк. Обескураженный, но заинтригованный испанский ученый двинулся за ним. Уже через пару минут друзья сидели на лавочке безлюдного парка, и Сальвадор с интересом был готов выслушать то, что нарек француз "шансом, которым грех не воспользоваться".
У Бернара горел взгляд, а через не двоякую улыбку можно было понять, что он готов сообщить то, что просто перевернет весь мир с ног на голову. И Шатильон не заставил себя долго ждать, зайдя сразу с козырей. Воровато оглядевшись, француз буквально силком удержал фразу, так и рвущуюся, озарить окружающее пространство громким звуком. Но Бернару удалось обуздать эмоции, и, наклонясь к лицу учёного он тихо, нараспев произнес:
– Теперь я самый настоящий миллионер!
Фраза произвела превышающий все ожидания фурор. Сальвадор буквально впился удивленным и растерянным взглядом в друга, лихорадочно соображая, не сошел ли тот с ума, или не решился ли его безбашенный друг устроить странного рода розыгрыш. Но столь живописное удивление нисколько не удовлетворило Бернара, театрально замолчавшего в самый интересный момент. Молчал и Монтеро, буквально опешивший, и чуть ли не распахнувший рот от обуреваемых чувств. Прервал молчание француз, полностью испортив всю напряженность момента, созданного им самим. Ну не мог он в силу своего характера долго молчать, тем более в тот момент, когда желал поделиться с лучшим другом важнейшей новостью всей его жизни.
– Да, мой дорогой Сальвадор, именно такая у меня была реакция, когда я получил извещение о вступлении в права наследства! Это не шутки, дружище!
Буквально сияя от счастья, тараторил француз. Он достал из внутреннего кармана смятый клочок какой-то бумаги. Развернув, сунул ее в руки оторопевшиму ученому и с торжествующим видом победителя проговорил:
– Читайте!
Гербовый лист гласил следующее:
«Извещение уважаемому Бернару де Шатильону касательно наследства, отошедшего коему по причине кончины его достопочтенного троюродного дядюшки со стороны правой руки - потомственного лорда и по совместительству одного из богатейших людей Канады - Вильяма Симарда; заключающегося в двадцати четырёх тысячах акров земли, как обработанной так и необработанной, незастроенной и застроенной различными зданиями, как то: жилыми, промышленными, и коммерческими постройками, а так же в движимом имуществе, как то: дорогих коллекциях, атрибутах внутреннего убранства, драгоценных металлах, как в слитках, так и в виде монет, и прочее и прочее. Из постановления, вынесенного верховным Канадским судом с 30 августа 1932 года, полностью переходит в единовластное управление вышеупомянутого Бернара де Шатильона, по причине отказа от большей части вышеописанного громадного состояния прочих наследников. Все необходимые бумаги, как то: копии завещания, подписанные документы об отказе прочих наследников, метрические свидетельства и проч., удостоверенные верховным канадским судом, перейдут в руки главного наследника незамедлительно».
Документ скрепляли печати и нижеследующие подписи. К документу прилагалась громадная выписка конкретных составляющих завещанного богатства, как перешедших в руки немногочисленных родичей француза, так и самому Бернару. Ему досталось более пяти восьмых от всего, свалившегося столь внезапно, наследства. Прочитав все это, Сальвадор неуверенной рукой передал листы обратно французу и, противореча всем ожиданиям Бернара, вместо громких поздравлений погрузился в задумчивое безмолвие. Теперь настала очередь француза поразиться до глубины души.
Шатильон глядел вытаращенными глазами на друга, не понимая, почему сие грамоты привели к немости испанца.
– Ты чего?..
Несмело поинтересовался Бернар.
– Дар речи от счастья потеря что ли?
Но его вопросы остались без ответа. Физиономия Монтеро подернулась нотками недовольства, вследствие того, что его неугомонный, и с этого момента, очень богатый друг отвлекает его от тяжелых раздумий. Не выдержав молчания ученого, Бернар сорвался с места и зашагал взад-вперёд размышляя вслух о том, как же ему повезло, и что теперь он сможет сделать с полученным состоянием. Рассуждал француз с присущей ему горячностью, часто прыгая с мысли на мысль, сбиваясь и перебивая самого себя. Сальвадор словно не замечал бубнящего Шатильона, продолжая обдумывать что то, по всей видимости, очень важное. Наконец он произнес очень спокойным голосом такую фразу, от которой вновь вышагивающий француз осекся в своих рассуждений и застыл в неестественной позе. Фраза гласила следующее:
— А ты не думал, дорогой мой друг, почему твои достопочтенные родственники отказались от большей части наследства, согласились довольствоваться лишь крошками с барского стола?
Услышав это, Бернар постоял пару секунд, после чего так же быстро вернулся на лавку и, сверкнув глазами, проговорил:
— И ради этого вопроса ты заставил меня переживать, молчав практически десять минут?!
— Да я и менее пяти минут не молчал...
Неуверенно проговорил ученый.
— Пяти невыносимо долгих, и показавшихся мне вечностью, минут.
Укоризненно процедил Шатильон.
— А что касается моих родственников, коих, как ты знаешь, осталось не так чтобы много; все они - до глубины души верующие баптисты.
В ответ француз получил лишь непонимающий взгляд, по этому продолжал:
— Так вот, мой совершенно не догадливый друг, как я узнал из прочих кип документов, которыми почтальоны просто завалили мою квартирку, Вильям Симард не был обычным человеком. И я сейчас не говорю про его колоссальные богатства, я веду речь про те слухи, коими обрастал образ моего дальнего родственника. Толковали, что он совершенно не чистый душой человек, что он всю свою долгую жизнь поклонялся сатане, продал душу дьяволу и все в этом духе. Я, конечно, понимаю, что злые языки могут сочинять любые байки, ради очернения ненавистного им человека, но и факты отрицать я не вправе. В его особняке, построенном очень запутанно и сложно, были найдены человеческие черепа, кости, старые фолианты, описывающие жестокие обряды, а самое главное, в конце жизни этот человек начал строительство храма, точь-в-точь совпавшего по чертежам из всех тех же старых книг, с храмом дьявола. Именно по этому, мои достопочтенные родичи не пожелали иметь с этим человеком никакого дела. Отказались от любого его наследия, кроме некоторых счетов в зарубежных банках, и малого числа недвижимости, находящейся вообще в Южной Америке.
Домой Сальвадор отправился в приподнятом, но, в тоже время, и неопределённо задумчивом настроении. После своих объяснений, Шатильон, все же, получил так ожидаемую порцию поздравлений и пожатия рук, а вот Монтеро, в свою очередь, получил еще немного сведений о планах своего друга, которого совершенно не смущали такие слухи о его покойном родиче. Бернар заявил, что отказ от такого богатства считает нецелесообразным. А факт того, что все это население окутано смолистым дымом легенд, баек и странных фактов, лишь подогрело интерес неугомонного француза, который немедленно желал отправиться в увлекательное путешествие к, теперь уже принадлежащему ему, громадному особняку с колоссальным участком в столь далёкой от его родины Канаде. Ученый понимал, что дело тут совершенно не чисто, и совсем не дурные слухи оттолкнули прочих наследников, а вернее, не только лишь слухи. Наверняка для подобных отказов была более весомая причина. Причина, о сущности которой Сальвадор не мог догадаться. Скорее всего, это понимал и Бернар, но наш француз не из тех, кто готов упустить приключения. И Монтеро боялся, что его друг, который часто попадал в истории, может натворить таких дел, что страшно даже подумать. Вернее Бернар сам никогда не пытался выкидывать разные фокусы, это они преследовали его, не отставая ни на шаг. Как говорится, подобное притягивает подобное. И Сальвадор, всеми силами отказывающийся от участия в предложенном путешествии, сейчас вновь крепко задумался, ведь даже способ, коим француз желал добраться до цели, сильно настораживал испанца.
Глава 3 "Столичный переполох"
Глава 3 «Столичный переполох»
(Хаос в Париже, банк на улице Круа де Пети, телеграмма Монтеро, газетные заголовки, тщетные попытки Парижской академии)
Начало следующего дня было обыденно неспешным для столичного городка. Но лишь до того момента, пока через Парижские газеты не просочилась та информация, которой суждено было наделать немалого шума. Новость, разлетевшаяся по столице всего за пару часов, потрясла не только простых обывателей. Гвалт поднялся веде: начиная от маленьких квартирок домохозяек, трактиров и рабочих мест и заканчивая такими значимыми организациями, как парижская академия, главный французский банк, столичный авиаклуб и даже национальная биржа. Степень нарастания суетности напрямую зависела от числа уважаемых джентльменов и благородства того заведения, в стенах которого была получена столь обсуждаемая новость. Не хотелось бы мне побывать в этот день на бирже, в подобной гомонящей толкучке почетных лиц, кричащих наперебой об якобы только им известной новости. Подобные возгласы подкреплялись разнообразными выводами и панической купле-продажей бумаг французских авиакомпаний. Не меньший накал страстей происходил и в авиаклубе, правда там настроение толпы можно было охарактеризовать как радостно возбужденное. Чего нельзя сказать про столичную академию, в стенах которой разворачивалась настоящая внеплановая операция. Уважаемые мужи буквально рвали на себе волосы, носились по коридорам,звонили и что-то наперебой кричали в трубку. После недолгих всплесков эмоцийпочетные члены ассоциации столичной академии провалили немало попыток связаться с тем, чья персона и вызвала столь бурные обсуждения во всем Парижском обществе. Я же, в свою очередь, отойду от созерцания всех этих взбудораженных масс и поспешу разъяснить моему читателю причину всего творящегося хаоса. Спешу огорчить того, кто решил обвинить Бернара де Шатильона и теперь уже его громадное состояние в этом несвойственном для размеренной жизни инциденте. Вернее, француз был лишь косвенно причастен к тому, что произошло ранним утром 11 сентября. А произошло вот что:
Не прошло и получаса с момента открытия главного столичного банка, находившегося на улице Круа де Пети, как в его прохладное нутро пожаловал уже хорошо известный нам человек. Подойдя к работнику банка, он тихо произнёс фразу такого содержания, что, услышав оную, собеседник почётного члена ассоциации столичной академии наук так подобострастно закивал и удалился с таким почтительным видом, что подобному обращению позавидовал бы сам Президент. Через пару секунд к Сальвадору вышел сам директор банка и, поприветствовав ученого, передал ему вместительный саквояж, который больше напоминал среднего размера чемодан. Потом последовали некоторые формальности, подписи, выписки и утверждение чеков, с коими Монтеро старался расправиться как можно скорее. После этого он покинул банк, даже забыв попрощаться. Но новость о том, что знаменитый столичный ученый-физик так спешно решил обналичить все свои чеки и закрыть вклады, не произвела бы такого фурора, если б не телеграмма, полученная парижской академией через четверть часа после посещения Сальвадором знаменитого банка. Дословно представлять текст этого послания я считаю нецелесообразным, ведь телеграмма полнилась множеством слов высокого толка и сложных конструкций, прочтение коих займет слишком много времени и сил. Но основной посыл письма, полученного в бушующей академии, звучал так: