Странное завещание
Шрифт:
— Когда мы снижались, я заметил небольшое поселение около вон той далекойгоры.
Тут Клод указал рукой вдаль по направлению замерзшей реки.
— Я уже подавал сигнал бедствия, но мне стоит сделать это еще раз перед тем, как мы покинем место крушения. Друзья, берите тёплую одежду и свои вещи, нам стоит постараться добраться до поселения раньше, чем нас застанет в пути здешняя ночь.
Сказав это, Вилар развернулся, зачерпнул ладонями снег, приложил его к месту удара и поплелся обратно в кабину. Бернар и Сальвадор молча пошли забирать свои вещи. Тяжело было друзьям наблюдать за тем, как конструктор прощался со своим творением. Бернар выскочил из самолёта первым, а вот Монтеро задержался, наблюдая через окошко в перегородке, как грустный Вилар поглаживал панель управления. Ученый, которому приходилось попадать в подобные жизненные ситуации, как никто другой понимал все переживания гениального конструктора.Одевшись и собрав свой скарб, Сальвадор вышел из грузового отсека и, подойдя к разбитому Клоду, положил ему руку на плечо. Летчик понял его без слов и, прикрыв глаза проговорил:
— Спасибо, дружище, иногда очень сложно отпустить произошедшее. Этот самолет был моим творением, на которое я возложил громадные надежды, машиной, которая стала для меня не просто бездушным механизмом…
— Я тебя понимаю, Клод, нашему брату всегда сложно смириться с неудачей. Хотя полет нельзя назвать провальным, ведь ты, мой друг, стал первым человеком во Франции, чей самолет смог преодолеть такое расстояние и справиться с такими трудностями. Уверен, что следующая твоя модель обязательно поставит мировой рекорд по дальности полета. И тогда мы с Бернаром обязательно отправимся с тобой в это воистину легендарное путешествие!
В потухшем взгляде Вилара вновь затеплился огонек, и конструктор, улыбнувшись, тихо кивнул физику и произнес:
— В следующей моделей я обязательно предусмотрю возможность разговаривать с пассажирами во время полета, не прибегая к помощи окошка.
— Вот это правильное решение!
Ободряющим голосом подхватил Сальвадор.
— Это точно, а то наш вечно неугомонный друг и минуты на месте не уси...
Тут Клод осёкся и, оглядевшись по сторонам, проговорил:
— Кстати, а где Шатильон?
Богатого наследника нигде не было.
— Бернар, конечно, еще тот затейник, но чтобы просто взять и исчезнуть...
Задумчиво протянул Сальвадор.
— Это да, как говорится, никогда такого не было, и вот опять!
Почесав подбородок ответил Вилар.
— Бернар с самого моего с ним знакомство был таким, это весьма в его стиле. Наверняка заметил что-нибудь интересное, или...
— Надо следы проверить, не спрятался же он от нас в самолете.
Произнеся последнее слово, Клод вновь поник.
— Я пойду загляну в грузовой отсек. Надо убедиться, что Шатильона там нет, а ты пока осмотри следы. Чует мое сердце, этот шутник скоро объявится, и в самом эффектном амплуа.
Клод кивнул и, развернувшись, пошел осматривать следы, а ученый, повздыхав, направился обратно, произнося себе под нос невнятные слова, напоминающие фразу "ну Бернар". Не успел Монтеро как следует перевернуть все хоть сколько-нибудь могущие служить местом укрытия Шатильона предметы, как снаружи самолета донесся чересчур эмоциональный для столь спокойного человека, как Клод Вилар, крик. В этом громком возгласе слышалось изумление, приправленное такими странными нотками, что даже ученый, достаточно хорошо разбиравшийся в людях, присвистнул. Монтеро, появившись на снегу, сразу понял причину удивления Клода. Быстро сориентировавшись, Сальвадор присмотрелся сквозь запотевшие очки в ту сторону, куда, не шевелясь, глядел обескураженный летчик, и обомлел от открывшейся его взору картину. Так и стояли два ученых мужа, безмолвно наблюдая за тем, что двигалось на полотне замёрзшей реки метрах в трёхстах от окаменевших авиапутешественников. После минутной заминки Сальвадор, прокашлявшись, сокрушенно провозгласил:
— Ну вот, а я же предупреждал...
— Никогда не имел сомнений в изобретательности нашего общего друга, но сейчас это было очень неожиданно.
Произнес Клод. А на ледяной ленте реки разворачивалось увлекательное представление: темная фигура, наверняка являвшаяся нашим безбашенным Шатильоном, буквально парила над поверхностью толстого льда. Бернар скользил, разгонялся, сбрасывал скорость, кружился и выделывал множество иных трюков, напоминающих смесь фигурного катания и кривляний дешёвого комика. Душа француза в этот момент ликовала: он представлял себя грациозным фигуристом, сражающим наповал восторженную публику.
— Откуда у него коньки?
Неотрывно глядя на Шатильона, летящего на одной ноге по широкой глади реки, пробормотал Вилар. Но тут же осознал, что его вопрос имел максимально прозрачный ответ.
—Мда...
Только и смог протянуть Сальвадор, следя глазами за приближающимся другом.
Бернар, максимально пригнувшись, яростно работал ногами, разгоняясь до умопомрачительной скорости.
В момент приближения к своим спутникам он резко разогнулся и, раскинув руки в стороны, выпятил грудь вперед, озаряя вновь ошарашенную двоицу лучезарной улыбкой.
— Йо-хо-хо и бутылка рома!
Во всю глотку проорал Шатильон, пролетая перед пораженной публикой. Почему Бернар прокричал эти слова? На этот вопрос я не в силах дать внятного ответа, ведь даже сам фигурист в момент своего представления не смог бы объяснить выбор именно этой фразы. Наверняка она пришла в его ветреную голову совершенно случайно, и он решил, что никакая иная фраза не сможет передать тот спектр эмоций, цунами которых обуревал душу француза. Промчась, подобно молнии, Бернар заложил крутой пике, после чего, замедлившись, решил остановиться максимально эффектно. Хитро выставив ноги, Шатильон несколько раз провернулся на месте, разрезая острыми коньками темный лед, и, не справившись с гравитацией и потеряв равновесие, отнюдь не грациозно плюхнулся и смешно раскинул ноги. Так и закончился номер месье де Шатильона - одного из самых богатых ныне живущих европейцев. Громкий хохот Клода и Сальвадора заменил Бернару аплодисменты, и он, не вставая со льда, начал уморично кланяться, доставая головой до самой поверхности реки. Это обстоятельство только усилило общий хохот, к грохоту которого тут же присоединился и сам виновник торжества. Шатильон, сам того не подозревая, пришелся со своим номером как нельзя кстати, ведь, развеселив своих спутников, снял все накопившееся за время полета напряжение.
— Ну вот зачем, дружище Бернар?
Давясь от смеха, прохрипел заливающийся слезами Сальвадор.
— Мы с многоуважаемым Клодом уже решили, что тебя наверняка унес медведь, чтобы применить столь важную особу заместо сытного обеда.
— Ага, росомаха украл, предусмотрительно выбрав самого полезного из всей троицы, чтобы остальных потом легче было пустить на ужин.
Закатил глаза Шатильон, что только добавило накала чувств нашим героям. Они уже не скрывали своего геометрического хохота: долговязый великан Клод согнулся, держась за живот и трясясь всем телом, смешивая свой смех с каким-то раскатистым похрюкиванием. Сальвадор закрыл лицо руками и смахивал подкатывающие слезы.
Сам Бернар был красный как рак и, откинув голову назад, продолжал подкидывать топливо в полыхающий смехом костер, сам хохоча без остановки.
— Остановись, безжалостная машина юмора!
Умоляющим голосом, проглатывая слова и осекаясь от душащего его смеха, просипел Сальвадор.
— А что я, я уже остановился, вот сижу и никуда не двигаюсь.
Наиграно непонимающим голосом ответил француз. Эта фраза добила всех: Клод окончательно опустился в снег, обхватил живот руками и начал издавать какие-то неестественно булькающие звуки; Бернар откинулся на спину, распластавшись на льду подобно морской звезде. Он уже не смеялся, его нутро извергало странную пародию смеха, смешанного со стонами раненого буйвола. Самый стойкий Сальвадор, глядя на всю эту картину, не мог более держать себя в руках и кинулся к Бернару. Но оступился и растянулся на земле третьим.