Странное завещание
Шрифт:
Диалог проходил в очень странной форме: Бернар с удивлением разглядывал диковинки этого места, а его собеседник - высокий сухенький человек, согнувшийся так, что был совершенно не отличим от вопросительного знака, - резвой прыгающей походкой обегал громадный стол кругами, все время роясь в кипах бумаг и доставая нужные чертежи. Речь француза была отвлеченной, хоть и достаточно уверенной для человека, глубоко ошеломленного этим бумажным миром. Мужчина, с которым разговаривал наш де Шатильон, тоже не отличался полным присутствием в беседе, постоянно отвлекаясь на разбор чертежей. Он произносил столько слов, сколько того требовало поддержание беседы, и не звука более. Сразу было видно, что этому смуглому верзиле совершенно не до пустых разговоров. Так продолжалось до момента, пока француз неожиданно для собеседника не поинтересовался о планах авиаклуба в ближайшее время проводить экспериментальные перелеты, скажем, например, в Колумбию или Бангкок. После этого в зале повисла гробовая тишина, через несколько секунд прерванная громким возгласом авиатора.
Наблюдая за похождением Бернара, я совсем позабыл представить читателю друга нашего француза, который
Тебе, мой друг, наверняка интересно, каким же образом произошло столь чудесное перевоплощение. А произошло оно не без помощи Шатильона, совершенно не помышлявшего, что Вилар добьется таких высот. А дело было так: во время своей учёбы Бернару часто приходилось проводить время в столичной библиотеке, что нашему французу не очень-то и нравилось. То есть, читать и узнавать что-то новое было очень интересно, но вот тот факт, что для этого требовалось часами сидеть на месте и тихо перелистывать страницы, являлся просто пыткой для Шатильона. И вот однажды он стал замечать оборванца, безустанно корпящего над книгами и какими-то клочками газет. Вот Бернар в силу своей общительности и желания хоть сколько-нибудь разбавить библиотечную серость и познакомился с мальцом-удальцом. Тогда-то Шатильон и открыл для себя удивительный мир авиации, которым до этого момента не сильно интересовался. Клод, общаясь со своим новым другом и объясняя заинтересованному Бернару все, что знал сам, еще лучше стал разбираться в теме. Он даже пытался научить Шатильона чертить детали и целые самолеты, чертежи которых Вилар трепетно переносил из книг на подаренные ему другом белые листы. После пары недель подобной дружбы Бернару в голову пришла безбашенная идея, которой он тут же поделился с Клодом. Идея заключалась в том, что добродушный француз решил помочь начинающему авиатору и, договорившись со своим отцом, который знал одного конструктора из авиаклуба, организовал Вилару оценку его таланта, недюжесть которого конструктор увидел сразу, после чего и предложил юному гению стать его учеником. Радости бедных родителей мальчика и счастью самого Клода не было предела. Именно с того момента Клод пообещал Бернару, что в любом горе он будет готов оказать ему поддержку.
И вот сейчас, когда Шатильон вдруг обратился к нему за помощью, Вилару и представилась возможность отблагодарить друга, который помог ему осуществить свою мечту. Смуглый авиатор перестал шарить в кипах чертежей и, распрямившись, прямо взглянул на Бернара задумчивым взглядом. Ростом он был в районе шести с половиной футов, что выглядело достаточно внушительно вкупе с пышной шевелюрой темных волос, раскинувшейся на голове этого великана. Его лицо, несмотря на некоторые недостатки: слегка выпирающую нижнюю челюсть и глубоко посаженные карие глаза, скрытые массивными надбровными дугами, совершенно не казалось уродливым, а даже наоборот, привлекало своей необычностью. Весь его вид совершенно соответствовал представлениям о гениях-самоучках. Общую картину портил лишь голос, звучавший на повышенных от столь неожиданного вопроса тонах. Из дальнейшего разговора двух французов выяснилось, что авиаклуб планировал снарядить очередной пробный полет из Парижа в Бостон и перевозить с собой, помимо почты, снаряжение для альпинистов и прочие принадлежности, используемые в холодном климате. После того, как Бернар услышал про запланированный полет, у него так и загорелись глаза. Этого не мог не заметить Клод, не упустивший возможность поинтересоваться:
— А с какой целью, мой дорогой друг, ты расспрашиваешь меня о подобном полете? Если нужно отправить письмо в штат, или воспользоваться иной почтовой услугой, будь уверен, я не откажу, и твоя просьба будет выполнена с максимальным качеством.
Помолчав пару секунд, Бернар таинственно улыбнулся, и сказал:
— Да, мой дорогой Клод, ты прямо какой-то прорицатель.
Мне нужно отправить две посылки в Канаду, и желательно как можно быстрее.
Увидев улыбку светящегося счастьем авиаконструктора, Бернар продолжал:
— Но ты не обольщайся, дружище, посылки очень непростые, они займут немало места в самолете, да и их суммарный вес будет едва лишь меньше двухсот килограмм.
Услышав это, оторопевший Вилар буквально сверлил глазами своего друга, потеряв дар речи от подобного уточнения.
— К чему такие удивления, ты чуть челюсть не уронил
Победоносно закончил свой каламбур Бернар.
— Я, конечно, понимаю, что подобной наглостью лишь отвлекаю своего гениального друга от работ, но можно ли нам отправиться на этом экспериментальном рейсе вместе с почтой и снаряжением?
Помолчав с минуту, Клод одобрительно закивал:
— В принципе эта идея реализуема, ведь наш самолет может проделать столь большой перелет и с дополнительным полтонным грузом, поэтому вас он точно не почувствует. А вот что касается срочности...
Тут Клод замялся, но вскоре продолжил:
— Полет был запланирован на начало следующей недели, но я, как главный конструктор и проектировщик этого самолета, могу изъявить желание лично провести этот полет прямо завтра.
— Да что ты, дружище, зачем менять планы всего клуба ради какого-то никому не известного Шатильона.
— Я не буду менять планы клуба, я изменю лишь личные планы ради очень важного для меня человека.
Твердо произнес Вилар.
— Самолет готов к отлету уже сейчас, завтра я поставлю в известность клуб, и в 11 часов изволь явиться на аэродром в полной готовности.
— Но, Клод, я же не...
— Никаких отрицаний, дружище, я готов тебе помочь и принял окончательное решение.
Именно так и произошло то событие, наделавшее своей загадочностью немало шума. Но, в отличии от столицы, в самолете, пилотируемом Клодом Виларом, царили совершенно иные настроения.
Глава 5 "Из Парижа в Бостон"
В самолете разгоралась настоящая баталия, шедшая не на жизнь, а на смерть. В воздухе повисло такое напряжение, что, казалось, его кристальные сгустки можно было черпать ложкой. Столкнулись две армии: пламя и холод, решительность и осторожность, молниеносность и продуманная тактика. Шел бой меж двумя опытными, но максимально разными по стилю стратегами, словно сошедший со страниц фантастических книг. Полет длился уже достаточно долго, чтобы наши герои привыкли к окружающей их обстановке. Находились они в грузовом отсеке среди перевязанных тонкими канатами почтовых коробов, мешков и футляров со снаряжением и прочих нужных атрибутов, предназначенных для использования в условиях низких температур. Место было предостаточно, даже при учете того, что груз был совершенно в немалых количествах. Ну это и не удивительно, ведь огромная новенькая машина, обладающая двумя двигателями последней модели и заправленная самым высокоактивным топливом, представляла из себя очень внушительный летательный аппарат, при одном взгляде на который отпадали все сомнения в его способности преодолеть Атлантику. Сначала Бернар и Сальвадор сидели у самой перегородки, отделяющей грузовой отсек от кабины Вилара, но после мягкого взлета и ровного набора высоты переместились вглубь самолета. Перегородка хоть и имела в своей верхней части внушительных размеров окно, во время полета все равно не могла пропускать внятный звук, из-за чего попытки Бернара перекинуться парой фраз с Клодом увенчались полным провалом. Поэтому француз решил занять свое время не тщетными попытками разглядеть хоть что-нибудь кроме облаков, а игрой в шахматы. Он еще до вылета понял, что столь долгое время просто сидеть или, тем более, спать, не сможет, поэтому и прихватил с собой старенький походный рюкзак с массой разнообразных настольных игр. В с виду маленький и ничем не примечательный туристический рюкзак, грубо скроенный из зеленой парусины, вместилось очень многое: помимо набора выживальщика, состоящего из маленького топорика, лезвие которого мирно дремало в темном чехле, коробки с иголками и нитками, пакета бинтов, железного коробка со спичками и прочего, что могло пригодиться путешественнику, наш любитель приключений умудрился спрятать в недра мешка множество предметов. Там находились фляги с водой, консервы, бумажные пакеты с бутербродами, коими француз собирался пировать во время полета, запивая все крепким чаем из термоса, тоже чудом уместившегося в сей бездонный рюкзак. А игр, что могли скрасить скуку полета, было видимо-невидимо. Сальвадор просто поражался, как его друг смог упрятать столь многое: начиная от шахмат, домино и лото, и заканчивая картами и костями, - в этот небольшой, но столь вместительный рюкзак. Поражался ученый даже сейчас, хотя уже немалое пережил со своим неугомонным другом, и был лучше многих осведомлен о способности француза столь ловко умещать все нужное и ненужное в заплечный рюкзак. Да, желания приключений у Бернара было хоть отбавляй. Француз частенько жалел, что родился слишком поздно и все приключения, преследующие путешественников, да и просто путников пару столетий назад, сейчас куда-то подевались, и жизнь стала в разы скучнее. А скучать Шатильон не любил, поэтому руководствовался правилом, что если приключениям суждено обходить его стороной, то надо брать все в свои руки и самому создавать захватывающие сюжеты. Чем француз и обожал заниматься, таская своего ученого друга по лесам и болотам. Но Сальвадору это отнюдь не было в тягость. Ученый, погруженный в умственную деятельность, просто нуждался в подобного рода отдыхе, приносящем почетному члену академии наук немало радости. Но сейчас Монтеро летел налегке, прихватив с собой лишь саквояж с банкнотами да зимнюю одежду, на которой он и припарковался в позе индуса во время очередной партии в шахматы. Наблюдая за нашими героями в этот момент, я просто не могу не передать той атмосферы, царящей в грузовом отсеке самолёта, набравшего нужную высоту.