Странное завещание

Сорокин Максим

— А ты предлагал нам по такому снегу топать до самой горы, да ещё и переубеждал меня в нормальности моей задумки!

— Да, снежные края здесь...

Доставая ногу из холодного капкана, протянул Сальвадор, словно не слыша Шатильона.

— Ну что ж, привал на уютной полянке отменяется!

Вынес вердикт Клод.

— Это почему же?

Хихикнул Бернар.

Глава 7 "Подготовка к ночлегу"

Окинув взором окрестности, Сальвадор хмыкнул:

— Если тебе, дорогой Шатильон, так хочется принять снежную ванну, то милости прошу, а мы с Клодом предпочтем добраться вон до того крутого склона берега и там остановиться на отдых.

Дружище Клод, ты же не будешь против?

Усталый Клод поспешно

закивал, полностью поддерживая идею физика. Теперь пришло время Монтеро победоносно взглянуть на Бернара, который скорчил такую гримасу отвращения, что Вилар невольно улыбнулся. Но Сальвадор этого не увидел, и, развернувшись, направился в указанном направлении к заснеженному склону берегового холма. За неимением иного места для привала этот заснеженный холм подходил как нельзя лучше. Хоть он и не был слишком высоким, но очень даже успешно защищал уставших путников от пронизывающего ветра. Поваленная старая сосенка, лежавшая неподалеку, тут же была использована друзьями как не совсем удобное, но все же относительно сухое и теплое место для сидения. Отломанные с нее сухие ветви были приготовлены для костра, которым пообещал заняться Сальвадор. Бернар же, в свою очередь, отправился наломать еще ветоши для поддержания нужного жара. Оставшиеся на месте стоянки почетные члены столичных ассоциаций, занятые обустройством их временного места пребывания, могли отчетливо слышать хруст трескающихся ветвей, звуки проседающего снега и мелодию до боли знакомой им с детства задорной песенки. Пел Бернар коряво. Именно это слово очень точно могло справиться с описанием всего музыкального дара нового европейского миллионера. Шатильон был из тех счастливцев, коих отлично характеризует фраза "медведь на ухо наступил". Но отсутствие слуха и голоса никак не мешало Бернару напевать вот такие веселые песенки, при этом ужасно фальшивя и попадая в ноты крайне редко. Но даже такое ужасное исполнение никак не портило всей атмосферности той песни, звучанию которой вторил внутренний голос оставшихся у костра путников.

Раскрасневшийся Бернар вернулся не быстро, что легко объяснялось огромной охапкой хвороста в его руках, почти полностью перегораживающей французу обзор. Ноги Шатильона до колен были облеплены снегом. Плюхнув свою ношу на землю, Бернар уселся на нее и, наконец, свободно смог взглянуть на мир. Судя по изменившемуся выражению лица, картина, представшая перед его глазами, совершенно не понравилась незадачливому певцу. А увидел Шатильон следующее: Сальвадор, стоя на коленях перед неумело сложным костерком, расходуя огромное количество спичек, безуспешно пытался призвать на службу путешественников древнего духа огня. Спички сгорали одна за одной, слегка обугливая ветошь, уложенную наподобие колодца. Отблеск огонька, изредка появляющийся на дне "колодца", мгновенно угасал, распадаясь в воздухе и оставляя на своём месте лишь россыпь горячих искр. Опустившийся на корточки по другую сторону плохо уложенного хвороста Клод Вилар заваливал физика бесчисленными советами и подсказками, не приносящими, надо отметить, никакого толка. Он то заслонял ладонями огонь от ветра, то, наоборот, пытался дуть под основание готовящегося костра. Глядеть на подобное Бернар был просто не в силах. Сорвавшись с добытой кучи, Шатильон подскочил к друзьям, бесцеремонно выхватывая коробок спичек из рук Мотеро.

— Ну кто же так костры то разводит?!

Обреченно провозгласил Бернар, помогая физику подняться с холодной земли.

— Почти все спички истратили, расточители! Ну ничего не возможно доверить этим джентльменам, один убыток!

— Да ну чего ты, Бернар...

Замялся Клод, распрямившийся в полный рост.

— Да ничего.

Заворчал Шатильон, отодвигая ногой странное нагромождение веток.

— С костром я уж сам как-нибудь разберусь, вы лучше распотрошите свои рюкзаки и сообразите, чего мы будем жевать! Я такой голодный.

Сальвадор и Вилар спорить не стали и молча удалились к своим вещмешкам.

— Надеюсь, вы хоть с этим управитесь.

Пробубнил себе под нос любитель приключений и принялся за невыполненную его друзьями работу. Бурчал Шатильон напрасно, и это понимали все, включая его самого. Ведь по сравнению с ним — Робином Гудом и лесным разбойником, проведшим пол жизни на природе, вне копоти городских улиц — почетные члены столичных ассоциаций ничего не смыслили в практическом применении навыков выживальщика. Хоть и сам Бернар не мог сравниться в подобном мастерстве с прожжённым скаутом, но одолеть столь трудное для его друзей разведение костра смог с грацией профессионала. Отодвинув подальше от глаз нагроможденную своими друзьями несуразную кучу, Шатильон выбрал пять самых массивных - толщиной в руку - ветвей и аккуратно уложил их в центре места стоянки, приговаривая:

— Ну кто ж костер прямо на снегу разводит...

Неужели даже ты, Сальвадор, за все время нашей дружбы не перенял у меня столь простое умение! Это же намного проще этих ваших высокоумных формул!

Сальвадор лишь развел руками и начал доставать припасы из своего рюкзака. Клод, более погруженный в тему привалов на природе, расправлял и сворачивал в плоскую колбаску плед, который тут же был ловко постелен на ту самую поваленную сосенку, уже лишившуюся и так редких ветвей. После этого Вилар и Монтеро уселись на плед, продолжая выбирать припасы, готовые послужить питательным обедом усталым путешественникам и попутно наблюдая за ловкими движениями Шатильона. А любоваться было на что:

От иногда кажущегося со стороны весёлым простачком Бернара не осталось и следа. Он был сосредоточен, стремителен и виртуозен. После укладки "фундамента" будущего очага, Шатильон вновь уселся в принесённую им груду хвороста, отлично заменяющую нашему миллионеру кресло. Достал из ниоткуда взявшийся перочинный ножик и начал строгать прихваченные веточки. Нож этот, хоть очень старый и побитый, с туго открывающимся из-за долгого времени службы лезвием, был для Бернара самым дорогим из всех, даже сделанных из дамасской стали и украшенных драгоценными камнями ножей, изготовленных на заказ виртуозными мастерами. Это был больше, чем удобный аксессуар, часто выручающий нашего любителя приключений. Нож хранил богатую историю, соединяющую поколения и пронизывающую грань реальности. Он был старше целого века, его лезвие уже практически сточилось, но все еще оставалось прочным и острым.

Начал свою историю этот знаковый для Бернара предмет очень давно. В начале ушедшего столетия, в подарок от лучшего друга, его получил прапрадед Шатильона - месье де Ревиаль. Но, будучи заядлым семьянином и домоседом, Ревиаль совершенно позабыл про этот подарок. Так и пылился бы сей старый перочинный нож на дальней полке всеми забытой фамильной библиотеки, если бы его не обнаружил там юный прадед Бернара. Именно с того момента и началась вся увлекательная жизнь этого металлического скитальца. Он побывал в морском офицерском училище, участвовал в многочисленных торговых переходах вместе со своим владельцем - капитаном еще парусного фрегата. Да, Ревиаль-младший стал капитаном корабля, и подарок его отца служил ему верой и правдой до самой смерти. Дважды он шел ко дну, но каждый раз его удавалось спасти. После, когда дед Бернара был еще маленьким мальчиком, морской волк отдал ему просоленный нож со словами:

— Держи, юнга! Это твой первый кортик! Береги его и помни о море!

Да, прадед Шатильона всегда мечтал, что его сын пойдет по его стопам, но так того и не дождался…

Погиб во время очередного шторма: как знал, что ему подарок отца больше не пригодятся… Но отец матери нашего Бернара, оставленного нами за строганием сухих ветвей, не стал моряком, но про отцовский кортик не забывал. Именно он заложил новый поворот жизни этого старинного предмета, который получил возможность повидать не только море, но и сухопутные пейзажи. Да, Бернар был весь в деда, веселого любителя путешествий и приключений, воспитавшего своего внука именно тем, кем сейчас являлся наш герой. Они вместе с дедом часто ходили в походы, дед учил Бернара всему, что знал сам. Именно он заложил в душу внука не только любовь к познанию чего-то нового и интересного, но и многие добродетели, оттеснённые в душе нашего везучего миллионера несмываемыми рунами. Дед хранил нож дольше всех, не желая отдавать "не женскую игрушку" - как он сам выражался - своей дочери – матери Шатильона. Его радости не было предела в момент рождения внука. И именно этот нож стал первым в жизни Бернара, врученным в одном из походов под наказы деда. Бернар, услышавший столь увлекательную историю этого предмета, обещался беречь и хранить его до момента, пока не придет и его время преподнести этот подарок своему потомку.

Именно таким знаковым орудием наш Шатильон ловко орудовал сейчас, нарезая почти прозрачные щепы из сухих сучьев. Но пока я рассказывал вам столь увлекательный сюжет, продолжение которого наверняка еще будет вписано в историю рода веселого миллионера, Бернар уже успел закончить свое занятие и даже выложить полученные стружки в центр плотна уложенных толстых веток. После чего, он сформировал "шалаш" из обструганных тонких палок, каждый следующий слой которого составлял более массивный хворост. Закончив такие приготовления, Бернар демонстративно взял одну спичку из коробка и, ловко чиркнув ею о коробок, аккуратно направил в центр шалаша, прямиком в сухие и очень тонкие стружки. Не прошло и пары минут, как костер пылал во всю, согревая наших путешественником жаром вырывающихся из его центра языков пламени. Погревшись и перекусив, наши путники просушили вымокшие вещи, отдохнули и, не дожидаясь, пока угли столь ловко сложенного костра закончат тлеть, покинули ставший уютным бок холма, направившись дальше в сторону гор. Но как бы наши друзья не торопились, как не старались добраться до поселения раньше прихода ночи, их стараниям не суждено было увенчаться успехом. Путь был длиннее, чем то мог предположить Клод Вилар, да и ретивый нрав здешнего климата сказывался как нельзя лучше — пошел большой снег, шапки которого сначала едва парили в ледяном воздухе, а по прошествии небольшого количества времени уже мчались в головокружительном потоке, создавая белую пелену и залепляя лица. Вскоре снега намело столько, что продолжать движение на коньках было не только затруднительно, но попросту невозможно. Тьма начинала сгущаться, как будто высасывая остатки тепла из этих суровых мест. Путники, добравшиеся до гор, отчетливо различили вдали, километрах в пяти от места наблюдения, горящие огни вечернего городка. Но продолжать движение в такой мгле и снежной буре, да ещё и подступающей ночью, наша троица не решилась, приняв благоразумный вариант ночевать у подножия гор. Ведь помимо усталости, плохой видимости и сильного холода, ощущающегося как 7 градусов по Фаренгейту, здешний лес таил множество ночных обитателей, которые с приходом своей темной покровительницы выползают из нор, где они мирно дремали днем. Чашу весов на сторону принятия именно такого решения склонил и тот факт, что наши друзья обнаружили на своем пути значительное углубление в склоне одной из невысоких гор. Эта полупещера представляла собой двухметровый провал в горной породе с высотой свода не более полутора метров. Таким образом, Бернар, Сальвадор и Клод вновь были не забыты фортуной, щедро подкинувшей им такое место ночлега.