Странствие Кукши. За тридевять морей
Шрифт:
Еще в Царьграде, прощаясь с Андреем Блаженным, Кукша понял, что Андрей похож на Иисуса Христа. Не на Того, Которого все видят на иконах, а на Того, Которого каждый носит в сердце. Ведь Христос у каждого свой, хотя Он у всех и Один. Не из-за этого ли непостижимого сходства Андрей и приснился ему распятым на кресте? И не это ли сходство просвечивает в молодом священнике Константине?
Князь Дир и его спутники ходят в порт – навещают товарищей. Те уже продали воск и пушнину и отчаянно скучают – ведь князь Дир запретил им пьянствовать. И в самом деле, тут не до пьянства!
Все должны быть наготове: как только из Царьграда приплывет корабль, которого ждут солуньские братья, сразу придется плыть к себе на север.
Развлечений у торчащих на берегу дружинников немного – зубоскалить с торговками и рабынями, купаться в теплом море да удить рыбу. Рыбы здесь не меньше, а может быть, и больше, чем в Днепре, клюет она на все – на хлебный катыш, на блесну, на белую тряпочку и даже, бывает, на пустой крючок. Здесь, за пределами города, есть не одно подворье, где дружинники могли бы расположиться, но они предпочитают оставаться при кораблях.
С князем Диром на берег приходят и солуньские братья. Скучающие дружинники охотно беседуют со священником Константином, он им определенно нравится, его лицо излучает доброту, перед ним, кажется, не может устоять и самое заскорузлое сердце.
Он говорит с язычниками о Христе, о высоком и прекрасном единении с Ним любого истинного верующего, о том, что язычники поклоняются твари, то есть сотворенному, вместо того, чтобы поклоняться Самому Творцу…
Киевские воины никогда еще не видели подобного человека, никто не разговаривал с ними так, как Константин, бедные язычники готовы поверить, что он и есть Сам Христос. Объяви он им это, и они, как один, уверуют в него и пойдут за ним хоть на край земли.
Но он ничего такого не говорит, с непостижимой кротостью он объясняет им, что вожделенное для них золото и серебро, ради которых они совершают злодейства, губя свои и чужие души, – жалкий мусор в сравнении с теми сокровищами, которые копит себе на Небе праведная душа, живя здесь, на земле, по слову Божиему…
Уже третий день проходит в ожидании. Но вот в морской дали показываются треугольные паруса. Следом за первым кораблем появляется второй. Они быстро приближаются, гонимые весенним западным ветром. Заметив с городских стен их приближение, на пристани успевают заранее собраться встречающие, приходит епископ Георгий с несколькими чернецами.
Наконец корабли один за другим входят в гавань и бросают якоря. Разгрузка начинается с первого корабля. Матросы в красных хитонах спускают с палубы веревочную лестницу и помогают сойти в лодку нескольким путникам, приплывшим в Корсунь, и лодка отчаливает от корабля к берегу.
Затем к кораблю подходит другая лодка, гораздо больших размеров. Матросы грузят в нее поклажу – тюки и мешки с товарами, укладки и скрыни. В лодку спускается чернобородый человек в синей хламиде, владелец кораблей, и она трогается к берегу.
Часть груза предназначается Константину и Мефодию, в них долгожданные богослужебные предметы. Но, кроме груза, братьям приходит письмо, которое и вручает Константину чернобородый судовладелец.
– От его царственности! – важно говорит он.
Константин и сам, по печатям, видит, что письмо от царя, тут же, не откладывая, срывает печати и прочитывает его. По лицу священника словно пробегает облачко… Никому ничего не говоря, он прячет письмо. Скоро, впрочем, на лицо его возвращается обычное выражение светлой кротости.
В Киев Кукша плывет на одном корабле с солуньскими братьями. Пороги, как обычно, когда идешь вверх, приходится большей частью одолевать посуху. Константин очень слаб, корабельщики предлагают ему не сходить с корабля, – что им стоит переволочь корабль вместе с ним! – но он со своей удивительной улыбкой неизменно отказывается.
Кукша отмечает, как нежно заботлив с ним старший брат, как помогает ему сходить с корабля на берег. Сам Мефодий, кабы не облачение, сошел бы за могучего витязя из старинной песни, в его руке не показалась бы случайной добрая палица. Можно смело сказать, что Мефодий был бы не из последних, окажись он волею судеб в варяжской шайке.
Как всегда, корабельщика, одолевающего пороги, подстерегают опасности. Однако вероучителей они большей частью не касаются, братья вряд ли даже замечают их. За безопасностью братьев неукоснительно следит сам князь Дир.
Но Кукша видит, что и все его товарищи корабельщики в этом походе более осторожны, чем обычно, каждый сознает, сколь драгоценный груз им доверили привезти в Киев. На ночевках вероучителям заботливо ставят шатер независимо от погоды – вдруг под утро похолодает или начнется дождь?
Вероучители много молятся, Константин Философ время от времени, словно продолжая беседу под стенами Корсуня, мягко напоминает корабельщикам, что все почитаемое ими за самостоятельную силу, и доброе, и злое, существует лишь попущением Творца.
Однако он не произносит слов порицания и не выказывает недовольства, когда на Березане, а потом на Хортице почти все русы творят свои обычные обряды, приносят жертвы Волосу и священному дубу. Во взоре Константина Философа не читается осуждения, лицо его неизменно светло и кротко, как будто язычники для него – просто шаловливые дети, которых отвращать от дурного лучше не наказанием, а добрым отеческим внушением. И, конечно, нельзя не заметить, что некоторые русы жертв идолам уже не приносят. Впрочем, возможно, они из тех мужей, что вместе с князьями Оскольдом и Диром прошли в Царьграде оглашение.
Кукше приятно видеть, как заботливость чернеца Мефодия о брате передается корабельщикам. Мнится, они готовы пушинки с него сдувать. Не преувеличивая, можно сказать, что он стал для них истинно драгоценным грузом! И это те самые воины, которые совсем недавно творили в греческой земле кровавые непотребства!
В Киеве путников встречает князь Оскольд и толпа киян. Братья Константин Философ и Мефодий благословляют встречающих – трижды осеняют их крестным знамением.
Вечереет. Братьев-вероучителей ведут прямо в Печерьско. Следом несут привезенный братьями груз. Несут воины, а не рабы. В тюках и укладках книги, иконы, облачение и прочие предметы, необходимые при богослужении, а также скромные пожитки братьев.