Странствие Кукши. За тридевять морей
Шрифт:
По их лицам Кукша убеждается, что они воспринимают рассказ очень живо и благодарно: великий греческий Бог творит мир прямо у них на глазах, и они узнают, откуда взялось все, что они видят и ведают, все смертное и бессмертное, все, чем они живут, откуда и сами они наконец. Картина сотворения мира волнует и радует их, как детей, но особенное волнение и радость отражается на их лицах, когда священник Константин произносит: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему и подобию… И сотворил Бог человека по образу Своему и подобию – мужа и жену сотворил Он…»
Да, разумеется, по душе киянам то, что Бог не только сотворил их, но и сразу отделил их от всякой прочей твари земной и возвысил над нею: ведь Он сотворил их по образу и подобию Своему! Язычники так похожи на детей – многие из собравшихся уже смотрят на самого священника Константина как на доброго и могущественного Бога Отца! А священник Константин продолжает рассказывать, и каждое слово его навсегда запечатлевается в душах собравшихся.
Перед зачарованным взором киян народ Божий идет по пустыне, после того как Господь вывел его из Египта, из дома рабства, и ведет его мудрый Моисей, посланный Господом избранному народу в вожди.
Но особенно впечатлил киян рассказ о троих отроках, верных Богу, которых принуждал вавилонский царь Навуходоносор поклониться золотому истукану, которого сам и воздвиг.
– Если не поклонитесь, – говорил отрокам царь, – сей же час будете ввержены в печь огненную!
Отроки же отвечали царю:
– Бог наш на небе, Ему мы служим! Твоим же богам служить не станем и золотому истукану не поклонимся!
Исполнился ярости Навуходоносор царь и сказал слугам:
– Растопите печь, слуги верные, всемеро жарче против обычного!
А могучим воинам своим велел заковать тех отроков и бросить их в печь огненную. И, когда воины бросали отроков в печь, вышло из печного устья пламя жаркое и пожрало тех воинов.
А отроки ходят в печи посреди пламени и славят Бога. Меж тем спустился в печь Ангел Господень и оросил отроков росою прохладною.
И говорит царь вельможам своим:
– Вижу четверых отроков, свободных от уз и ходящих среди пламени, но на них даже одежда не затлела, а один подобен обликом Сыну Божию!
Подошел Навуходоносор царь к устью печи, огнем пылающей, и сказал:
– Выйдите из печи, рабы Бога Вышнего!
Собрались князья и воеводы, начальники и вельможи царевы и видят: невредимы те отроки, и волосы на головах их огнем не тронуты, и одежды не повредились нисколько, и даже паленым от них не пахнет.
И поклонился перед ними Навуходоносор царь, Богу их поклонился, и молвил:
– Благословен Бог этих отроков, который послал Ангела и спас их, предавших тела свои огню, только бы не поклониться и не послужить какому-либо иному богу, кроме Бога своего.
И сказал Навуходоносор царь:
– Заповедаю вам заповедь – слушайте, все люди, племена и языки, если кто-нибудь из вас вознесет хулу на Бога их, ждет вас лютая пагуба, а домы ваши – разграбление. Ибо нет другого Бога, который вот так мог бы избавить от гибели верных Своих!
Немало еще говорит киянам священник Константин Философ, от писания говорит и от себя. В конце своего слова он оборачивается к брату Мефодию, держащему свиток, вдвоем они раскатывают его перед народом, и все видят, что это занавес, а на нем изображен Страшный Суд, который ожидает всех после смерти, и каждый, даже глухой к слову веры, видит, как праведные идут в жизнь вечную, а грешные – в геенну [182] огненную.
182
Геенна – ад, преисподняя.
Кияне слушают Константина Философа и глядят на него, как зачарованные: не слыхивали они прежде этаких речей и не видывали такого светлого, неземного лица. Иным уже мнится, не тот ли это Ангел, что спас отроков из горящей печи, посланный теперь, чтобы спасти их от геенны огненной?
Тревога, сперва томившая Кукшу, мало-помалу слабеет: кажется, и замшелых идолопоклонников пронял мудрый Константин. Как хорошо, что патриарх догадался послать сюда именно этого человека!
И тут Кукшин взгляд падает на черноусого Свербея, невесть откуда появившегося среди передних. Его столь знакомая Кукше ухмылка не сулит ничего доброго. Рядом с ним стоят седые, как вечерний туман, длиннобородые старцы. Это Перуновы жрецы. Их Кукша тоже не приметил с самого начала, и лица их не кажутся ему приветливыми.
– Может быть, – говорит наконец священник Константин, – кто-нибудь хочет что-то спросить?
Кукша не отрывает глаз от Свербея. А тот, привычно усмехнувшись, обращается к священнику Константину:
– Хорошо ты нам тут рассказывал – и про змея, и про воскрешение Лазаря [183] , и про всякое такое. Особенно нам понравилось про троих отроков в горящей печи. Но если мы своими глазами не увидим чего-нибудь подобного, пеняй на себя – мы тебе не поверим, и речей твоих больше слушать не станем. Верно я говорю?
183
Лазарь – брат Марфы и Марии, которого Иисус Христос воскресил из мертвых.
И Свербей оборачивается к толпе.
– Верно, верно! – раздаются нестройные голоса. – Хотим чуда! Покажи нам чудо, как Моисей показывал фараону! Или вроде того, как твой Бог спас отроков из печи огненной!
Священник Константин обращает взор к небесам и, не колеблясь, отвечает:
– Хоть и не должно искушать Бога, ибо сказано: «Не искушай Господа твоего!» Однако, если вы от всего сердца решили приступить к Нему, просите чего хотите, да сотворит вам Господь по вере вашей! Только помните, что вы просите не меня, а Бога!
И снова заговорил Свербей:
– Ты давеча толковал, что книга, которая у тебя в руках, самая главная и самая священная книга на свете. Брось ее в огонь и, если она не сгорит, мы уверуем в твоего Бога!
По лицу Свербея змеится торжествующая усмешка.
– Да, да, книгу, – снова раздается из толпы, – тогда уверуем!
– Разведите огонь посильнее! – неожиданно твердым голосом говорит Константин.
В костер наваливают сухого хвороста, пламя мгновенно набрасывается на него, слышится угрожающее гудение. Священник Константин поднимает своими тонкими руками Евангелие к небу и говорит: