Странствие Кукши. За тридевять морей
Шрифт:
– Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас!
Великое Таинство завершается, сейчас новокрещеные войдут в храм уже как верные – возрождение в Крещении и Миропомазании отворяет им врата в Царство Божие, которые до сей поры были закрыты для них неведением Бога. Идущие ныне за священником Константином и его помощниками к храму не просто сонмище людей, которых собрал вместе случай или какая-то житейская нужда, – все эти люди, поскольку каждый из них соединен со Христом, соединены отныне между собой и составляют одну семью, одно братство, одно тело…
Глава двадцать шестая
ЦЕРКОВЬ ВО ИМЯ ПРОРОКА ИЛИИ
Братья Константин и Мефодий бродят по Киеву, в этих прогулках их сопровождают Кукша и Шульга. Братья с любопытством разглядывают киевские постройки – до приезда в Киев они не видывали деревянных строений. Но не жилища смердов – землянки и полуземлянки, издали похожие на холмики, поросшие травой, – привлекают внимание братьев.
– Эти дома слишком маленькие, – объясняют братья, – их размеры не соответствуют нашему замыслу.
Не любопытны им и продолговатые варяжские дома в усадьбах князей Оскольда и Дира, называемые гридницами, хотя они и большие. Братья говорят, что их устройство тоже не подходит для задуманного дела. Гридницы построены из бревен, стоймя врытых в землю, а таким способом не воздвигнешь высокой постройки. К тому же очевидно, что концы бревен, врытые в землю, быстро сгниют.
По словам братьев, им для осуществления их замысла кажется гораздо более подходящим устройство высоких рубленых домов и городских башен, то есть строений, сложенных из бревен.
Священник Константин дотошно расспрашивает, устойчивы ли они, не падают ли, если, не дай Бог, случается сильная буря. Ни Кукша, ни Шульга не могут припомнить случая, чтобы дом или башню повалила буря, даже и очень сильная, – ни здесь, в Киеве, ни на их родине, на севере. Разве что крышу сорвет…
Константину хочется выяснить, почему в Киеве многие дома столь высоки. Хозяева их не кажутся богатыми, если судить по их виду. Простые греки, например, не стремятся строить себе высокие жилища. Другое дело богатые, эти не жалеют денег, чтобы воздвигнуть великое произведение зодческого искусства и таким образом похвастать перед другими своим величием, а заодно увековечить себя на земле. Но это обычная человеческая гордыня. Здесь же, в Киеве, высота домов, кажется, связана с какой-то другой причиной? Может быть, киевские дома имеют второй, верхний ярус [184] ?
184
Этаж.
Кукша пытается ответить, у него ничего не получается, и тогда объяснять берется Шульга.
– Двухъярусные дома в Киеве, конечно, есть, – говорит Шульга, – попадаются даже трехъярусные. Но подобные дома ставят себе только бояре. Эва!
И он указывает на высокие хоромы Киевой горы.
– А у простых дома высокие, – продолжает он, – чтобы не задохнуться от дыма, когда топят печь. Иной еще дупло приладит на крышу, чтобы через него быстрее дым вытягивало.
Константин спрашивает, нельзя ли войти в какой-нибудь дом и посмотреть, как там внутри.
– Отчего же! – говорит Шульга и направляется к ближайшей усадьбе, на которой стоит добротный бревенчатый дом. На дороге возле усадьбы играют несколько светловолосых ребятишек – набирают полные пригоршни пыли и подбрасывают ее. Завидев необычных прохожих, они перестают играть и с разинутыми ртами, не мигая, глядят на них.
Из-за частокола слышится грозное рычание – это, заслышав чужие шаги, подает голос цепной пес. Шульга несколько раз брякает железным кольцом, висящим на калитке. Немного погодя появляется рыжий зеленоглазый человек. Глянув на пришельцев поверх калитки и остановив взгляд на священнике Константине, он отворяет ее.
– Милости просим! – с поклоном говорит он.
– Входите, гостями будете.
– Мир дому твоему! – с таким же поклоном отвечает Шульга. – Видишь ли, добрый человек, тут со мной люди из дальних краев, охота им поглядеть, как живут кияне, чтобы рассказать потом у себя дома.
– Входите, люди добрые! – повторяет хозяин.
– Всегда рады гостям!
Гости входят на его маленькую усадьбу. Возле дома рвется с цепи большой лохматый пес. Видны какие-то постройки, не такие высокие, как дом, и по-другому сделанные – в землю врыты четыре столба с пазами, а стены набраны из мелких бревен, затесанных с концов и вложенных в пазы. К дому пристроены такие же сенцы. Путь от калитки до порога вымощен поперечными плахами. Крепко пахнет навозом и мочой, но ни мычанья, ни блеянья не слыхать – скотина сейчас на пастбище.
Чтобы войти в дом, приходится низко кланяться, высоких дверей в Киеве никто не делает – берегут тепло. Вошедшему с дневного света в первое мгновенье ничего не видно, хотя горит плошка, открыто волоковое оконце в стене и голубеет дымовое отверстие в крыше, у самого князька. Однако вскоре глаза привыкают к полутьме.
Гости различают справа при входе глинобитную округлую печь с устьем, прикрытым заслонкой, в противоположном углу продолговатый стол с горящей плошкой, вдоль стен тянутся лавки, а над лавками – полавочники [185] . Хозяин приглашает гостей садиться, полотенцем торопливо протирая перед каждым лавку, а усадив, поспешно исчезает за дверью.
185
Полки над лавками в избе, мешают саже падать на лавки.
Гости внимательно разглядывают убранство избы. Разглядывают, собственно, Константин и Мефодий, а для Шульги и Кукши здесь ничего нового нет – во всех домах простецов то же самое. Возле печи, ниже полавочников, повешены полки для посуды. Посуда деревянная и скудельная, а рядом на крюке висит железный клепаный котел. Там же над треногой лоханью висит на веревке скудельный рукомойник с двумя носками.
Рукомойник привлек внимание Константина, и Шульга объясняет, что рукомойник с двумя носками удобнее – все равно, с какой стороны к нему подойти, можно умываться даже сразу вдвоем, и добавляет:
– По рукомойнику видать, что хозяева дома – поляне, они на руки поливают, для того и рукомойник, то же и у нас на Волхове. А русы, чтобы вымыть руки или умыться, наливают воды в лохань.
Стены в доме прокопченные, темно-вишневого цвета, чем выше, тем темнее, над полавочниками совсем черные. Священник Константин отмечает, что на полавочниках ничего не стоит, в то время как на полках пониже тесно от посуды, и обращается за разъяснением к своим юным спутникам.
– Полавочники не полки, – объясняет всезнающий Шульга, – дело полавочников сажу собирать, когда избу топят, чтобы на лавки не сыпалась.