Странствие по дороге сновидений; Середина октября - смерти лучшая пора; Место, где убивают хороших мальчиков; Хризантема пока не расцвела; Старик в черном кимоно; Ниндзя: специальное задание
Шрифт:
Юити Огава родился в 1922 году в префектуре Сайтама. В семье было шестеро детей. Четверо умерли в раннем детстве. Остались двое мальчиков. Юити был младшим.
В школе он увлекался кэндо — фехтованием на мечах. После школы бежал на занятия и часами упражнялся с бамбуковым мечом. Огава был самым маленьким в классе. Во время учебного боя каждый из противников надеялся быстро с ним покончить. Но Огава научился предупреждать выпад противника стремительным ударом в живот.
В 1939 году Огава поступил на работу в торговую компанию. У нее был филиал в Китае, в городе Ухань. Огава жаждал самостоятельной жизни и охотно согласился ехать в Китай.
К тому же в Китае, на границе с Советским Союзом, служил в оккупационной японской армии его старшин брат Тадао — лейтенант.
Огава приехал в Ухань в середине апреля. Брат, увидев его, изумился:
— Что ты здесь делаешь? Зачем ты приехал? Ты хотя бы понимаешь, что в Китае тебя запросто могут убить?
Огава гордо заявил, что, если мужчина боится риска, он ни на что не годится.
Тадао не узнал младшего брата.
— Что с тобой произошло?! — восхищенно произнес он. — Ты стал похож на мужчину.
Разговаривали они недолго. Прощаясь, старший брат сказал:
— Будь сильным! Скоро тебе понадобятся вся твоя воля и умение.
— Не беспокойся, — беспечно ответил Юити, — я сумею умереть как подобает мужчине.
— Не торопись умирать, — заметил старший брат. — В спешке нет нужды. Умри, когда это потребуется для исполнения долга.
Юити проводил брата до проходной и, набравшись смелости, попросил у него пятьдесят иен взаймы.
Старший брат вытащил кошелек, покопался в нем и, убедившись, что у него нет мелких денег, протянул Юити стоиеновую купюру.
— Сдачи, как я понимаю, ждать нет смысла.
Первый год Огава вел бухгалтерские книги в магазине. Потом ему поручили вести дела с покупателями. Он выглядел очень молодо, и для солидности хозяин купил ему «студебеккер» 1936 года выпуска.
Ничто в то время не выдавало в Огава будущего солдата. Он полюбил танцевальный зал, где проводил каждый вечер, и почти не вспоминал о своих занятиях кэндо. Помимо танцев он пристрастился к игре в маджонг.
Он знал, что через два года его все равно призовут в армию, и старался оставшееся время провести как можно веселее. Но он также привык серьезно работать и в мечтах видел себя процветающим бизнесменом, зарабатывающим много денег.
Иногда Огава слышал отдаленные звуки артиллерийской канонады, свидетельствовавшие о том, что война совсем рядом.
Но в самом городе никто не вспоминал о войне. Китайские торговцы были заняты только бизнесом, а в танцевальных залах молодые китайские девушки из Шанхая разучивали новые танцы с японскими солдатами, чья форма еще пахла порохом. Когда старший Огава приезжал с фронта, они всегда обедали в хорошем китайском ресторанчике…
8 декабря 1941 года началась война с Америкой. Настроения в городе изменились. Японские газеты сурово критиковали тех, кто, не понимая трудностей, переживаемых родиной, проводит время в безделье.
Поздно ночью можно было столкнуться с японским патрулем. Военные с подозрением относились к тем, кто продолжал веселиться, и Огава пришлось вечера проводить дома.
Лишенный главной радости — танцев, Огава решил по крайней мере научиться петь. Он купил новенький электропроигрыватель и ночами слушал пластинки.
Но все это продолжалось недолго. В мае 1942 года его вызвали на медицинскую комиссию, которую он легко прошел. В декабре призвали в армию.
В порту он увидел, как уходил пароход с пополнением в район боевых действий. На пристани было необычно много полиции. Воинскую часть пришли провожать какие-то девушки, они размахивали флажками универмага «Даймару». Пароход медленно отошел, одна за другой рвались разноцветные бумажные ленточки, связывавшие солдат с провожавшими.
Огава пришлась по душе воинская служба, и он нравился командирам. Ни дисциплина, ни тяжелая муштра не были ему в тягость. Огава не испугали даже суровые нравы казармы, где всем правили старослужащие — «будды», или «боги», как их называли новобранцы.
Неумелых или нерадивых новобранцев старослужащие поднимали среди ночи и избивали ружейными прикладами. Огава прекрасно фехтовал на карабинах, и «будды» остерегались становиться с ним в пару.
Унтер-офицеры — все как один старослужащие — озабочены были главным образом физической подготовкой новобранцев.
В императорской армии более всего ценили упорство, выносливость, умение стойко переносить лишения.
Днем новобранцы маршировали под боевую песню «Разобьем в пух и прах», а вечером под меланхолическую «Спать, солдаты, свет гасить! Новобранцам слезы лить…»
После полевых занятий зубрили «Памятку воина»: «Дух высокой жертвенности побеждает смерть. Возвысившись над жизнью и смертью, должно выполнять воинский долг. Должно отдать все силы души и тела ради торжества вечной справедливости».
Огава захотел стать офицером. Он сдал вступительный экзамен и в августе был зачислен на учебные курсы.
После их окончания группу кандидатов в офицеры отправили назад, в Японию, в военную школу Курумэ, куда Огава прибыл в середине января 1944 года. Хотя война уже длилась несколько лет и военное счастье склонялось в пользу союзников, система подготовки офицерских кадров оставалась почти неизменной. Пока новичок не получал все необходимые знания, он не мог стать офицером.
Многие курсанты носили эмблемы парашютистов — артиллерийское орудие на фоне самолета. Они рассказывали Огава, как в ночь перед прыжком на ранец с парашютом ставили бутылочку сакэ в качестве жертвоприношения богу, который должен был ниспослать им удачу.
Нравы в учебном лагере были еще суровее, чем в пехотном полку. Многие младшие офицеры были переведены сюда с флота. Они носили очень короткие прически, как того требовал устав императорского флота, и свирепо гоняли курсантов.
Начальник лагеря капитан Сигэо Сигэтоми считал, что «лучше попотеть на учебном поле, чем истечь кровью на поле боя». Другое его любимое изречение гласило: «Для армии всего вреднее пустые разговоры и дискуссии». Капитан раздавал пощечины направо и налево.
Особое значение он придавал дисциплине духа: