Страшен путь на Ошхамахо

Эльберд М.

После взаимных приветствий Исмаил спросил строго:

– Куда это вы направляетесь? Не к Тузаровым ли? Алигоко обнажил в насмешливой улыбке свои зубы: – Это Коран учит задавать такие «скромные» вопросы?

И без того бледное лицо Исмаила побледнело еще больше:

– Ни Коран и ни адыге хабзе не учат зубоскалить, когда говоришь со старшими. А задаю вопросы не я, а Кургоко – больший князь Кабарды. Это он послал меня…

– А откуда Кургоко узнал… – не выдержал было Мухамед.

Исмаил метнул на брата гневный взгляд:

– Помолчи!

С тобой дома поговорят. А тебе, князь Шогенуков, велено передать вот что. Никаких споров, а тем паче резни с Тузаровыми не затевать. Старый Каральби был сегодня у нас. Кургоко знает о панцире. Ты понял?

Шогенуков задумчиво посмотрел по сторонам. Его отряд уже скрылся за поворотом лесной дороги. С Исмаилом тоже никого не было, если не считать мальчика. Уклоняясь от ответа, Алигоко сам задал вопрос:

– Ты что, Исмаил, один приехал?

– Да, мне пришлось выехать так поспешно! Не стал никого собирать. Боялся, не догоню тебя.

– А этот парнишка?

Исмаил простодушно улыбнулся:

– Да ведь это Кубати, сын Кургоко. Бегал в лесу с детьми своего аталыка, отбился от них, заблудился. Герой! Увидел следы медведя и пошел зверя искать со своим кинжальчиком и детским луком. Чуть стемнело – следы потерял. И хорошо, что потерял. На дорогу он сумел выйти, да топал не в ту сторону. В это время я на него и наткнулся. Завезем его к аталыку на обратном пути. Кстати, Алигоко, наш брат просил тебя приехать к нему… Куда это люди твои подевались?

– Послушай, Исмаил, – тихо сказал Шогенуков. – Ты умный и добрый. Я тебя очень уважаю. Можно с тобой поговорить как с мужчиной?

– Говори… – Исмаил недоуменно пожал плечами.

– Попросить я тебя хочу об одной услуге… Просьба совсем пустяковая… Скажи брату, что ты нас не догнал, не нашел.

– О, аллах! Что я слышу?! – возмутился Исмаил. – С каких это пор лживость языка стала признаком мужских достоинств? Не шутишь ли ты, Алигоко?

Алигоко покраснел: нет, не от стыда – от злости.

– Я не шучу, – сказал он сквозь зубы. – Разве тебе не хочется получить щедрый подарок?

– Теперь меня еще и подкупаю?! – задыхаясь от возмущения, крикнул Исмаил. – Кубати! Закрой уши! Тебе не надо знать, до какой низости могут опускаться мужчины!

– Послушай, брат! – снова вмешался Мухамед. – Что тебе стоит выполнить нашу просьбу?

– Заговорил снова, мерзкий барышник?! И для тебя мужская честь не дороже кумгана, который ставят в нужник?

– Не слыхал я еще таких оскорблений, – прошипел Алигоко, обращаясь больше к Мухамеду.

Младший Хатажуков, способный в припадке ярости терять голову, подъехал к брату вплотную и заорал:

– Потише, бабская твоя душонка! Что ты понимаешь в мужской чести? При виде крови у тебя в штанах мокро становится!

– Неслыханно, – упавшим голосом пробормотал Исмаил. – Это старшему…

В воздухе просвистела плеть и задела слегка по красивому лицу Мухамеда. Исмаил замахнулся и второй раз, но в то же мгновение тяжелый кулак брата,

одетый в кольчужную рукавицу, вломился ему в левый висок. Исмаил уже не почувствовал, как он летел вниз головой с коня на землю, как хрустнули его шейные позвонки, и не услышал, как пронзительно, словно раненый медвежонок, закричал Кубати.

Мухамед спешился и в оцепенении застыл над братом. Хотел проглотить какой-то колючий комок, но это ему никак не удавалось – в горле было сухо.

Вдруг прозвучал отчетливый голос Алигоко:

– Не догнал нас Исмаил, не нашел. Мы ничего не знаем.

– А этот? – хриплым голосом спросил Мухамед и показал на своего и Исмаила родного племянника.

Шогенуков пересадил мальчика на холку своего коня. Кубати был теперь, после первого потрясения, присмиревшим и безучастным.

– Оттащи убитого в лес. – Алигоко не старался подыскивать более мягкие слова. – Недалеко, на несколько шагов, чтобы труп можно было легко найти. Мальчишку я пока подержу.

Выйдя опять на дорогу и садясь на коня, Мухамед спросил снова:

– А с ним что? Шогенуков спокойно сказал:

– Абдулла… Он ведь немного задерживается у Тамбиевых…

– Ага! – кивнул Мухамед. – А насчет?..

– Насчет Исмаила? Разве не все ясно? Исмаил встретился с Тузаровским сыном, стал требовать у него панцирь, поссорились, ну и… Канболет его… Мы ведь наткнулись на Исмаила, пока он был еще жив, правда? Вот перед смертью он сам нам это все и рассказал.

– Это хорошо, но только…

– Только теперь нам нельзя оставлять Канболета в живых. Верно?

– Да. Над ним уже занесен неотвратимый меч Азраила [44] . И этот меч – я! – напыщенным тоном изрек Мухамед, чувствуя, как его сердце переполняется жгучей злобой.

Сейчас он люто ненавидел не только ничего не подозревавшего Канболета. Подобно всякому жестокому и высокомерному себялюбцу, совершившему подлое убийство, он готов был возложить вину за свое преступление на кого угодно – на всех Тузаровых, на Алигоко, на Абдуллу, на маленького Кубати, на покойных предков и на неродившихся потомков. Жажда мести вспыхнула в его душе и зловещим пламенем заплясала в глазах.

44

ангел смерти

Теперь он должен был в слепой ярости, в ненасытном безудержном порыве убивать и убивать без конца – резать, рубить, колоть: чем больше крови, тем нестерпимей стремление проливать ее снова и снова, будто кровь новая покроет и заставит забыть старую.

Проницательный Алигоко отлично понимал состояние своего приятеля и тихо радовался: с этого дня Хатажуков-младший может стать, сам того не подозревая, цепным псом князя Шогенукова. И такому псу цены нет, думал Алигоко Вшиголовый, только обращаться с ним, шайтаном зубастым, надо будет очень умело и осторожно.