Страсть гордой княжны
Шрифт:
Да, Масуд видел, что девушки и дамы в летах – все выглядели именно так, вне зависимости от того, насколько это соответствовало истине.
– Но не одними фресками или статуями удивителен наш Дуньхуан, путник. Ибо здесь, именно здесь чинийские монахи открыли способ, помогающий и поныне каждому, жаждущему знаний, прикоснуться к истине.
– Они научились читать, уважаемый? – О, Масуду преотлично удалось совместить в одном вопросе и любопытство, и насмешку. Увы, глупая гордость иногда может взбесить любого. Нигде, кроме страны Сер, не слышал Масуд столько раз надменных слов, что «порох, почтенный, изобретен
Тао поджал тонкие губы. О, эти глупые иноземцы… Как дать им понять, что мудрость всего мира дарована этому самому миру лишь потому, что жители страны Сер усердно заботятся об этом денно и нощно? Однако следовало ответить на вопрос, дабы выставить недоумком и полузнайкой этого надменного долговязого юношу.
– О нет, не умение читать изобрели чинийские монахи. Нечто более мудрое пришло в голову мастеру Ван Чи почти шесть сотен лет назад. Этот удивительный человек, мудрец из мудрецов, придумал, как сделать книги подлинным достоянием каждого. Он вырезал на деревянных досках зеркальное изображение иероглифов и, намазав доски краской, накладывал на них листы бумаги. Так он смог создать сто неотличимых друг от друга оттисков великой мудрости.
Масуд закивал, стараясь выглядеть так, будто он изумлен и даже поражен. Однако ему не очень-то верилось, что книгопечатание, чудо, о котором сейчас говорит весь образованный мир, тоже было изобретено в древней стране Сер. Ибо почему же тогда так невежественен и темен народ этой страны?
Свиток четырнадцатый
Так был сделан выбор, который продолжил странствия Масуда. Воистину, чтобы рассказать обо всем, что увидел он за эти годы, не хватит и тысячи свитков, какими бы длинными они ни были.
Лишь воспоминания Масуда обо всем, что видел он на своем пути и что пережил, могли поведать долгую историю его странствий. Быть может, некогда так и будет: мудрый купец, усердный странник и неутомимый наблюдатель поведает о каждом дне своего путешествия.
«Воистину так… Когда-нибудь… Если выберусь из этой ледяной ловушки…»
Масуд сидел на корточках перед костром, вернее, костерком, сил которого хватало лишь на то, чтобы вскипятить воду в котелке да согреть руки. И приют его – пещера, обустроенная не одним поколением пастухов высоко в горах, – был и вовсе невелик. Места едва хватало для вязанки дров, крохотного очага и того несчастного, кого, как сейчас Масуда, загнал сюда беспощадный горный буран.
Чтобы не чувствовать себя таким уж одиноким, Масуд решил беседовать с собой вслух. Пусть звук собственных слов согреет его человеческим теплом. Юный странник усмехнулся и тут же скривился от боли в треснувших губах – увы, жители стран под рукой Аллаха всесильного и всевидящего плохо подготовлены к горной стуже и свирепым ветрам, которые с легкостью могут выдуть из путника даже его бессмертную душу.
– Да пребудет с вами, неведомые хозяева этого приюта, милосердие Аллаха всесильного! – пробормотал Масуд, радуясь, что ему от этих страшных ветров удалось скрыться.
Сюда,
Теперь же, полный впечатлений, увидевший, казалось, половину обитаемого мира, Масуд решил вернуться домой. У развилки дороги с непременным столбом-указателем нашел он трактир. Ни полутьма, ни чадящий очаг юного купца, о нет, мудрого странника, уже не смущали, ибо за годы странствий видел он немало и очагов, и харчевен, и трактиров. Повстречал он и немало людей. Были среди них и разбойники, и купцы; знал Масуд и лекарей, видел танец дервишей.
Однако сколь бы долгим ни было странствие, оно не притупило любопытства Масуда, не лишило его радости от созерцания бесчисленных граней удивительного мира. Более того, все так же старался прислушиваться странник к случайным словам, которые ему казались указывающими новый путь… Неудивительно поэтому, что, услышав в последнем по счету трактире странные слова «скала, будто сложенная из жидкого металла», Масуд отправился в путь.
Быть может, куда мудрее было бы нанять очередного говорливого проводника, который, бормоча с небывалой скоростью «посмотри, уважаемый, налево», «обрати свой взор, достойный, направо» или «взгляни, о мудрый, вон туда, вверх», провел бы Масуда тропами с трактирами, харчевнями и постоялыми дворами от восходного берега прямиком к родному порогу. Но Масуд подобными проводниками был сыт по горло.
– Вот тогда бы я точно не увидел ничего вокруг, кроме затянутой в полосатый халат спины очередного болтливого господина.
«Аллах великий, ну почему именно полосатый халат? Почему этот говорливый проводник, которого я никогда не видел, мне сейчас представился толстым, одышливым коротышкой, в засаленном полосатом халате и выцветшей чалме?»
«Потому, мой друг, – внезапно послышалось прямо в голове юноши, – что такого господина ты видел у дверей на женскую половину своего дома. То был лекарь, который частенько пользовал матушку твоей матушки. Она и привела его к дочери, твоей неразумной матушке, дабы излечил он ее всегда дурное настроение».
Масуд ахнул: действительно, именно так выглядел толстяк, который, полукланяясь, семенил по дому Масуда и вынюхивал семейные тайны. Однако мысль эта промелькнула и пропала под натиском испуга.
– Кто ты, незримый голос? Почему я слышу твои слова прямо в голове? И почему ты знаешь все обо мне?
«Я знаю о тебе все, ибо, как и ты, могу читать в разуме человеческом».
– Так значит, ты колдун, как и я, прячущийся от урагана?
Голос Масуда предательски дрожал, хотя встретить колдуна, который от чего-нибудь прячется, можно везде, в любом месте нашего огромного, удивительного мира.