Страсть гордой княжны
Шрифт:
Собеседник усмехнулся. Так Масуд назвал про себя то странное ощущение теплой щекотки, которое возникло у него в мыслях. «Должно быть, усмехнулся…»
«Пусть будет так, пытливый юноша! Хотя я не колдун, да и усмехаться не умею, что бы о моих гримасах ни говорили простаки».
– Не колдун? Не умеешь смеяться? Почему? Может быть, ты горный дух, печальный и одинокий? Или оборотень, которого глупая община прогнала из страха?
«Оборотень?»
– Да, оборотень. Но кто бы ты ни был, выйди. Здесь у меня пусть и немного
Теплая волна окатила разум Масуда. Он не находил слов, чтобы описать то, что ощутил: здесь была и снисходительность старика, и нежность старшего к младшему, и любопытство лекаря, и… благодарность.
«Смелый малыш…. Добрый малыш… Умный человечек… Ты пожалел невидимку, понимая, что он несчастен, ибо одинок. Воистину, люди – самые непредсказуемые существа в мире. Они проливают реки крови, дабы завоевать клочок каменистой земли. И жалеют одиноких, предоставляя им еду и кров так, словно сами богаты и сыты».
– Но что же здесь плохого, невидимый мой собеседник? Да, это свойственно природе человека – жалеть слабых, защищать их и помогать.
«Хорошо бы иногда думать, взвешивать, стоит ли его, с виду такого несчастного, пожалеть».
– О чем ты? Разве протянуть руку помощи – поступок дурной? Разве разделить последний кусок хлеба – деяние недостойное?
«Оставь, человечек… Я стар, а все старики ворчливы и говорят загадками. Так ты приглашаешь меня отведать вяленого мяса и погреться у огонька? И не боишься меня, кто бы я ни был?»
Какая-то странная интонация в неслышном голосе собеседника заставила сердце Масуда забиться чаще. Быть может, его слова были ошибочными. Однако они были произнесены и потому нерушимы. Масуд кивнул, скорее себе, чем своему незримому собеседнику, и сказал:
– Нет, я не боюсь. Да, я позвал тебя к огню.
«Ну что ж, смельчак… Тогда жди, я вскоре появлюсь».
– Появишься? Откуда?
На этот вопрос ответа не последовало. Юноша пожал плечами и вновь обратил взор к костерку – воистину, созерцание игры огня не может наскучить никогда и никому. Должно быть, некие колдовские чары живут в каждой из искр, если могут приковывать к себе взгляды всех от мала до велика.
Раздался скрип – так может скрипеть камень по камню. О нет, разумнее будет сказать, огромный камень по каменному полу. Часть скалы сбоку от Масуда, прямо за вязанкой хвороста, отделилась, и в пещерку скользнуло темно-золотое тело гигантской змеи. Это было настоящее чудовище: самое малое три локтя в толщину и много локтей в длину.
Плоская голова на сильной шее поднялась высоко над полом и остановилась на одном уровне с головой Масуда. Холодные глаза с вертикальными зрачками оказались прямо напротив карих глаз юноши.
Еще одна теплая волна окатила душу юноши.
Эта мысль быстрокрылой ласточкой промелькнула у Масуда. Ибо он вовсе не был напуган – его чувства можно было бы назвать чистым восторгом или невероятной, клокочущей радостью: в глазах существа, что всматривалось сейчас в его, Масуда, лицо, было разума куда больше, чем в глазах иных представителей рода человеческого.
– Ты и в самом деле не боишься меня, человечек?
Голос чудовища поразил бы закаленного воина. Это был голос ледяного спокойствия. Холодный, неторопливый и безжалостный, как лавина в горах. Но кроме холода слышалось и еще что-то. «Должно быть, этому необыкновенному существу было одиноко в своем логове. Вот он и согласился поболтать со мной».
Трудно, немыслимо трудно представить хохот гигантской змеи. Однако Наг, а это был именно он, маг и Повелитель колдунов и колдовства, расхохотался, как может смеяться только очень веселый человек.
– Одиноко! Мне было одиноко…
Масуд поклонился, наконец поняв, кто перед ним. (Конечно, когда-то Зухра рассказывала ему о Наге-повелителе, однако Масуд, тогда совсем крошка, думал, что слушает очередную волшебную сказку. Но сейчас, став взрослым и увидев, что сказка иногда бывает более правдивой, чем некоторые записи мудрых ученых, не мог не порадоваться своему необыкновенному дару помнить все и всегда.)
– Да пребудет над тобой, почтеннейший, милость Аллаха всесильного. Приветствую тебя, великий Наг!
– Смелый… Неробкий, мудрый, спокойный…
Наг-повелитель медленно полз вдоль стены – так может в задумчивости ходить человек, вслух размышляя над некой трудной задачей.
Масуд лишь молча поклонился, ибо не знал, что сказать в ответ на это: обидеться или поблагодарить. Не всегда приятно, когда тебя, уверенного в себе человека, рассматривают как чудо.
– Должно быть, я давно уже не спускался к людям… – пробормотал маг. – Этот юноша, совсем ведь мальчик, не боится, приглашает разделить трапезу, беседой разогнать одиночество. Он пожалел затворника… Должно быть, сильно изменился человеческий род. Изменился, а я не заметил.
Масуд вздохнул.
– Увы, уважаемый. Человеческий род изменился более чем слабо, а быть может, и вовсе никак. И если бы я не слышал тебя, если бы вдруг увидел в темноте пещеры… Быть может, тоже начал бы кричать или бросать камни… Или размахивать горящей веткой.
– Но почему же ты этого не делаешь, смелый человечек?
– Я вовсе не смел, к сожалению. Я уже сказал тебе, о величайшее чудо мира, что я тебя слышал, слышал твои мудрые речи – просто тебя, твою душу. И потому не боюсь, ибо мудрость следует уважать, а не бояться.