Страсти по Фоме. Книга 2

Осипов Сергей

И не успел понять, потому что на его голову обрушился, действительно, решающий Ирокез. Шлем смяло, словно жестянку. Трибуны тоже оглушенно молчали, ничего не успев понять. Вот же он, стоял на коленях!.. А теперь рыцарь Мщения со смятой башкой валяется у его ног. Очередной фокус? Опять? Когда же это кончится?

— Встав-вай! — кричали они, не веря собственным глазам.

Фома же удивлялся другому, что у него который раз проходит один и тот же прием, неужели настолько соблазнителен вид открытого тела, что противник выкладывается в последнем удар весь, не думая о защите?

Он оставил меч на Броке, как бы отдавая честь и прощаясь с ним,

и пока оруженосцы и свита бежали к своему сюзерену, он выкачал из рыцаря Мщения, все, что мог, всю его нерастраченную энергию мщения. Они с Доктором называли этот процесс кастрацией в пользу победившего. Иначе второго такого поединка он не выдержал бы, а их могло быть еще три.

Объезжать арену он не стал, не тот расклад, могли и камень бросить, не говоря о яйцах…

Атмосфера между тем на Ристалище была несколько растерянная: сэр Брок проиграл, более того, кажется, убит, — это не вмещалось в голову ни одного из сидящих на трибунах. Зато хорошо лежало на сердце у Фомы. Он поднял голову. Милорд смотрел на него ленивым, тяжелым взглядом убийцы, потом медленно отвел глаза и сказал что-то Мири, та, не отводя глаз от Фомы, отрицательно покачала головой. Милорд махнул рукой, прозвучал сигнал…

О судьбе Брока, равно, как и других, ничего не сообщали, турнир и праздник не должны омрачать такие мелочи.

— Давай, каппа, я тебя подстрахую!.. — Фома ободряюще коснулся Доктора копьем.

— Да! — вспомнил он. — Школа наша, ассоцианская, здесь не катит! Представляешь?

— Я видел.

— И что теперь делать с аттестатом, выбросить? — спросил Фома, но Доктор галопом рванул к краю арены, оставив его одного с думой об образовательном кризисе военного искусства Ассоциации.

— Сэр Дорб, Копье Убивающее Сразу!..

Убивающий Сразу показал Доктору копье, потом, повернувшись, нацелил его на Фому. Трибуны взорвались аплодисментами, теперь уже никто не сочувствовал сэру Джу, не до чувств, когда затронута честь Когорты Неприкасаемых. Такое не прощается!..

Поединок затянулся. И хотя оба противника слетели с коней при первом же ударе, на земле Доктор методически выматывал Дорба стремительными комбинациями ударов. Он не позволял себе рискованных фокусов Фомы, но и не давал раскрыться сопернику ни на секунду. После двадцати минут такого натиска, рука Убивающего Сразу не могла не то что убить кого-то и сразу, но и защитить себя самого. Он как-то совершенно бездарно пропустил несколько ударов в голову и сел на задницу, словно подумать. Подумав, лег.

Такого удара публика никак не ожидала. Два лучших рыцаря Большого Круга потерпели поражение от никому не известных провинциалов, один за другим! Трибуны недоуменно гудели, пока уносили Дорба. Они ждали поединка своих высоких рыцарей с Верховным, а теперь? А вдруг не выйдет? Вдруг Милорд не сочтет нужным пачкаться о выскочек? Мы что зря третий день сидим, не увидим Милорда в деле? Долбанные провинциалы! Выскочки и хамы!

Впрочем, скоро трибуны успокоились, поскольку Верховный сидел, как ни в чем не бывало, в своей ложе и никакого беспокойства или недовольства не проявлял. Глядя на него, казалось, что все идет, как надо. Может, выйдет все-таки? В конце концов, сам Верховный и поставит выскочек на место, если потребуется, конечно! Потому что оставшиеся на арене рыцари Круга, про которых сначала забыли, в потрясении, тоже были величайшими воинами, к тому же провинциалы должны были устать за три дня, малодушно надеялись зрители,

а бессмертные только вышли, и уж во всяком случае… но что «во всяком случае» никто не знал, гадать устали… столько уже прогадали!

Турнир продолжался.

То, что произошло дальше, произвело на зрителей тягостное впечатление. Два провинциала словно озверели. Сначала граф-сквернослов сделал Летящего Монстра действительно летящим, снеся его с седла исполинским ударом, а потом превратив его доспехи в железный хлам. Затем Джу-Копье включил свою бетономешалку и отходил двуручным мечом Непобедимого Дракона, как бесхвостую ящерицу.

Они растерзали своих противников, не оставив им даже шанса, даром что это были рыцари высшей иерархии. И дело даже не в том, что и Фома, и Доктор «подпитывались» от поверженных противников. Фома не знал, как Доктор, но сам он с каждой победой словно погружался в холодную пучину, в кипящий кислород, и становился неуязвимым и неотвратимым, как смерть. Слепящим демоном носился он по арене и не было спасения от этого огня…

Наводящему Ужас Фома оставил весь его ужас, отняв «наведение», он опрокинул рыцаря вместе с лошадью, а потом вбил в землю, чувствуя только злое веселье; что чувствовал при этом его противник неизвестно, вероятно, то же самое, что гвоздь под молотком. В азарте боя Фома потерял шлем и тогда Наводящий увидел в его глазах холодно кипящую сталь, онемев и обездвижев, он с ужасом прочитал свой конец в этом взгляде.

— Это ты? — только пролепетал он и растерянно оглянулся на ложу Милорда, а потом упал замертво за мгновение до того, как Фома обрушил свой меч.

Это была первая жертва турнира. Правда, зрители об этом еще не знали, потому что последнего удара не было, граф лишь коснулся мечом своей жертвы, как делал всегда, но похоронное молчание было красноречивым и знаменательным. Тишина опустилась на главную арену Ушура, совсем не так публика представляла себе завершение самого веселого праздника в году.

— Что с тобой? — спросил Доктор, когда Фома вернулся на свое место в центральном круге.

— Зверею! — оскалился Фома. — А нервишки-то у них ни к черту! — хохотнул он, через паузу.

Он уже ничего не боялся и ни о чем не думал. Если раньше его мучил вопрос, сумеет ли он выстоять против Милорда, то теперь это его нисколько не интересовало, как не волнует пущенную стрелу, попадет ли она в цель. Холодная, не ведающая сомнений, веселая ярость пущенного снаряда была его состоянием. Вопрос был только в Докторе. Теперь, когда они остались одни, ясно обозначилась двусмысленность их положения, необходимость поединка казалась столь же нелепой, сколь и неотвратимой.

— И что? — спросил он, пока тяжелыми ручными катками закатывали изрытое ристалище и публика приходила в себя от потрясений. — Кого ты сейчас страховать будешь, чистильщик? Себя?… Не пора ли тебе отметить командировочное, получить суточные и вернуться в Ассоциацию, доложиться?

— Как ты себе это представляешь? — нехорошо усмехнулся Доктор. — Поклониться и уйти?

— А что? Человек жить захотел, все поймут. Или упади, после первого столкновения. Ну не драться же нам, Доктор Каппа!

— Ты сам говорил, что любая реальность — это история, рассказанная самому себе.

— Да говорил, говорил… но при чем это сейчас, Док?

— Так вот я и хочу историю, рассказанную самим. Свою реальность!

— Свою?.. Но это же и твоя история. Она даже больше твоя, чем моя — ваша с Сати история!