Страсти по Фоме. Книга 2
Шрифт:
Трибуны зачарованно смотрели на эту картину, а Фома, раскинув руки, так же зачарованно — в небо. Ему казалось, что он стремительно погружается в его холодную хмурую высь. Так стремительно, что молния, появившаяся над ним, как будто застыла от изумления, так и не раскрывшись и не издав привычного грозного рокота. Она словно стала гирляндой, освещающей его путь вглубь неба. Тысячи верст проносились под ним от одной только мысли, и миллионы, если он устремлял свой взгляд вперед.
Вот и Змей. «Он и наверху?..»
Он везде, был ему ответ. Змей открыл
Он увидел, как Милорд приближается к нему. «Нет!»
Вскочив, Фома издал яростный клекот. Теперь ледяная сталь его клинка брала начало откуда-то из самого его центра, оттуда, где обычно бушевал огонь Хара, но теперь струилась холодная и бешеная плазма льда. Его удар поднял столб пыли, потому что потряс Милорда до пят. Одновременно, поднялся ветер — начиналась гроза, сухая, как всегда здесь, с одними молниями.
Теперь он теснил Милорда, но этого никто не видел в поднявшейся буре, молнии били в замок Верховного и в Ристалище, поскольку оба исполинские сооружения стояли на скалистых возвышениях и преобладали над местностью. Это было похоже на символическую иллюстрацию их битвы в небесах, на широком формате неба, словно в компенсацию плохой видимости на арене.
Продолжая наступать, Фома сбил с противника шлем и увидел страшное лицо, похожее на свое — лицо страстотерпца, безобразное как карикатура.
Он разбил панцирь Верховногоправителя и увидел чудовищное тело.
— Кто ты? — содрогнулся он, временя с окончательным ударом.
— Ты! — горько засмеялся Милорд. — Неужели не узнал?
Фома с отвращением смотрел на корчившуюся фигуру и змеящееся в хохоте лицо.
— Всякий, дошедший до этой точки во времени, становится Верховным Князем Томбра!.. — Милорд поднял меч, приготовившись к последнему удару. — Ну?
Фома вышиб его меч и поднес Эспадон к горлу своего извечного противника и прототипа.
Мири!.. Маленькая девочка на весах вселенной, одна среди хладнокровных убийц, теплый цветок, девственность и нежность которого сразу же растерзает полковник. Он остановился.
— Я не буду тебя убивать, князь, я лишу тебя силы!
Милорд побледнел, ужасное лицо его зазмеилось гримасой отчаяния и отвращения.
— Ты не сделаешь этого! Лучше убей меня! Ты знаешь, что со мной будет?! С девочкой?.. Лучше убей!
Фома засмеялся:
— Успокойся, мы никому не скажем. Ты будешь для всех всё тем же Милордом — повелителем и богом, только не принимай больше вызовов от победителей Тара-кана.
— Но зачем тебе это?
— Потому что я не хочу оставаться здесь!
— Ты заблуждаешьбся, как когда-то заблуждался я! — горько засмеялся Милорд. — Посмотри на меня, кого я тебе напоминаю?
— Покойника! — отрезал Фома, чтобы не вдаваться в подробности. — И лишенца, — добавил он, поднимая
— Не-ет!..
Фома оглушил его и приставил Эспадон… и в ужасе отпрянул. Ману?..
— Мальчишка! Ты боишься признать то, что видят твои глаза? Мы все уходим в Хаос! Тысячи лет существования Ассоциации — достаточная плата за энергию Говорящего! Убей его, Верховный должен быть мужчиной в Силе!
Фома изумленно покачал головой.
— Это неправильно, что ты здесь, а тебя боготворят в Ассоциации, — проговорил он, опомнившись. — И если не я…
— Остановись! — закричал Ману, сгибаясь под страшными ударами Эспадона, но почему-то не защищаясь, а только колеблясь, как пламя. — Ты ничего не понимаешь, мальчишка! Ты не знаешь, что стоит за мной! Кто!
— Кто бы там ни стоял, я вгоню тебя в землю!.. — От удара Фомы по щиту Ману упал.
— Вставай! — закричал Фома. — И убирайся! Я хочу лишить двойственности этот мир, как невинности!
— Кто ты такой, чтобы даже думать об этом? — взревел Ману, вскакивая.
И тут Фома увидел. Эти глаза он не забывал никогда, в них любовь и ненависть были одного цвета и на одну ненависть, что сияла в глазах Фомы, этого было много. Он опустил меч.
— Так надо, — «сказали» глаза, и слова эти, непроизнесенные никем и никогда, беззвучные и безжалостные, как сияние, исходящее от них, оглушили Фому.
В мгновение ока он увидел историю Милорда, как тот, достигнув Говорящего, взломал врата Хаоса и стал его хозяином. Как приходили его последователи и он убивал их, когда они пытались убить его и даже убивали иногда, но это не изменяло ничего, потому что они оставались вместо него, они были им, он был суммой их.
— Они делали общее дело.
— Какое? — спросил Фома. — Какое дело они делают, разрушая Ассоциацию?
— Дело вдоха. Тебе дано было знать об этом, мир существует, как выдох и вдох. Не делай вид, что тебя это огорчает, потому что за вдохом снова последует выдох и Ассоциация или что другое опять расцветет, вместе с твоей Спиралью.
«Но без меня!..»
— Я этого не знал, — пробормотал Фома.
— Знал, но ты не хотел в этом участвовать. Ты не хочешь оставаться здесь, значит, ты не можешь лишить силы Милорда, но оставив ему силы, ты не сможешь уйти…
Вот и все.
Голос мягко обволакивал, глаза лучились любовью, от которой нет спасения. Фома понял, что запутался, что — попался. Вернее, ничего он такого не думал, это знала какая-то очень далекая и невнятная часть его — возможно, в Кароссе, возможно, на Спирали, а может на Сю, а он просто смотрел в эти глаза, в немом блаженстве, готовый делать все, что они скажут.
И сейчас он хотел только одного, чтобы и его пожалели и выслушали, чтобы признали его доводы справедливыми, пусть и отвели бы их потом, как докучные, но отвели ласково, с любовью, как мать, как старший брат. Он так мучился, он тысячу раз был на волосок от гибели, он хочет покоя и ласки — ласки, как лучшего заменителя воли.