Стратегия. Логика войны и мира
Шрифт:
Мы не можем предсказать исход влияющих друг на друга мер и контрмер, которые последуют, если системы глубокой атаки действительно будут развернуты. Датчики, средства передачи сообщений, контрольные центры, сами летательные аппараты и размещенное на них оборудование — все это потенциально уязвимо для контрмер. Все эти средства, обнаруживающие мишени, чтобы передать данные о них в контрольные центры, могут располагать большими возможностями и располагаться на разнообразных носителях (на спутниках, на пилотируемых и беспилотных самолетах, снабженных радарами, инфракрасными, оптическими и другими датчиками). Но тогда управление отдельными боезарядами, которые, в конце концов, атакуют каждую конкретную цель, должно быть чрезвычайно простым, если вся система в целом стремится быть экономичной.
Казалось бы, ничто не может предотвратить поражение цели, если одновременно используется нескольких альтернативных типов наведения на нее для нескольких видов поражающих средств. Так что транспортный конвой и другие цели в тылу врага могут быть атакованы целым набором боеприпасов точного наведения, которые в целом будут достаточно невосприимчивы к любой отдельно
108
Представление о том, что небольшие, а потому экономичные малые боеголовки с кумулятивными зарядами или кассетные боезаряды способны оказаться убийственными в борьбе с надежно бронированными боевыми танками, потому что они могут наносить удар по их тонкой верхней броне, напоминает былую веру в эффективность торпед ввиду тонкой или вовсе отсутствующей брони военных кораблей ниже ватерлинии. Эту слабость устранили, как только были предприняты попытки воспользоваться ею; точно так же и теперь были разработаны покрытия из многослойной брони для танков в качестве типичного разностороннего ответа на узконаправленный вызов.
Технологическое состязание между оружием точного наведения и разработкой контрмер против них проходит более или менее симметрично, но налицо основополагающая асимметрия в состязании между системами глубокой атаки, взятыми как единое целое, и контрмерами против них. Чтобы добиться успеха, кавалерии времен Клаузевица, отправившейся в рейд, приходилось уходить от пикетов передовой стражи, совершать обходные маневры, избегая крупных сил на своем пути, отыскивать обозы, предоставленные самим себе, а также рассеивать сопровождающие их отряды эскорта, чтобы успешно атаковать сами обозы — и все это нужно было делать последовательно. Равным образом в системах глубокой атаки датчики первоначального обнаружения целей и системы передачи их данных, контрольные центры и ракеты или пилотируемые самолеты, а также оружие точного наведения — все это должно действовать точно и в строгой последовательности. Напротив, обороняющиеся могут нарушить способность системы к атаке любой совокупности целей, успешно нейтрализовав всего лишь один из ее компонентов. Правда, избыточность примененных средств может уменьшить этот недостаток, но за это придется платить какую-то цену. Усложнение системы увеличивает «организационное трение» и увеличивает вызванный им риск (в силу все той же последовательной природы систем глубокой атаки), в то время как обороняющимся при этом не требуется применять никаких усилий.
Если мы отвлечемся от предположений технического характера, то все, что у нас останется, — сплошная неопределенность в отношении результативности систем «глубокого удара», ио мере того как невидимые для атакующих контрмеры будут" со временем развиваться. Неопределенность — вечный спутник войны, но есть огромная разница между неопределенностью, сопровождающей применение меча (который может сломаться), обычной винтовки (которую может заклинить), танка (который может выйти из строя) и сложной системы, состоящей из многих компонентов последовательного действия, каждый из которых подвержен риску.
Самый напрашивающийся ответ на применение вашим противником систем «глубокого удара» — попросту нанести удар по этим системам, но на момент, когда пишутся эти строки, только Соединенные Штаты в состоянии создать такие системы, и только Российская Федерация сможет их атаковать. Противоспутниковые ракеты и истребители дальнего радиуса действия способны обнаружить и уничтожить беспилотные летательные аппараты с платформами датчиков систем первоначального обнаружения и слежения (одновременно с созданием электронных помех средствам передачи данных от этих датчиков); по компьютеризированным контрольным центрам могут быть нанесены удары авиацией, ракетами или с помощью рейдов спецподразделений (одновременно с попытками затруднить их деятельность с помощью мер камуфляжа и маскировки); ракетные и авиационные базы средств поражения также могут быть атакованы (одновременно с попытками создать помехи их системам связи с контрольными центрами обработки данных); системы ПВО всех типов — в виде истребителей, ракет и зенитных орудий — будут стараться перехватить средства поражения точного наведения (одновременно с использованием маскировочных и защитных контрмер против них); и при комбинировании всех этих средств воздействия ассиметричная уязвимость системы «глубокого удара» с его элементами последовательного действия может сильно сказаться на ее успешности. Если удача или действия разведки помогут нейтрализующим усилиям обороняющихся, то уничтожения всего лишь нескольких датчиков, контрольных центров обработки данных и некоторых средств доставки в районе их дислокации может оказаться достаточно для нейтрализации всей системы «глубокого удара» во всей ее последовательности.
Глава 11
He-стратегии: военно-морская, военно-воздушная, и ядерная
Прежде чем перейти к рассмотрению уровня большой стратегии, нам нужно разделаться с запутанным и запутывающим вопросом «стратегии», приписываемой каким-то конкретным родам войск: военно-морской, военно-воздушной и ядерной «стратегиями». Здесь налицо и простая неточность языка, и невинное бахвальство энтузиастов того или иного типа войск. Но, если бы действительно существовало такое явление, как
Чтобы рассмотреть этот вопрос по порядку, для начала я отмечу, что на техническом, тактическом и оперативном уровнях вполне очевидным образом применяется все та же парадоксальная логика. Соответственно этому в рассмотрении данных трех уровней я свободно приводил примеры из военно-морского и военно-воздушного дела — наряду с теми, что были почерпнуты из опыта наземной войны. Правда, на уровне рассмотрения стратегии театра военных действий упор был сделан на наземной войне, в то время как применение ВВС обсуждалось только в отдельных случаях [109] , а примеры из военно-морского дела вообще не приводились. Но на это есть свои причины.
109
В нынешней официальной англоязычной терминологии это были бы «тактические» ВВС, включающие в себя все виды воздушных сил, оказывающих воздействие на том или ином театре военных действий, в противоположность «стратегическим» ВВС, нацеленным на население страны, ее промышленность и государственный аппарат — как гражданский, так и военный. Тактические ВВС используют следующие модели действий: «превосходство в воздухе», обеспечиваемое истребителями для господства в небе над театром военных действий; «непосредственная поддержка», обеспечиваемая истребителями-бомбардировщиками, легкими бомбардировщиками или специализированными самолетами для атак по наземным целям для непосредственной помощи сухопутным силам; «воспрещение поля боя», осуществляемое истребителями-бомбардировщиками и легкими бомбардировщиками, атакующими наземные силы в непосредственном тылу поля боя; и «воспрещение», осуществляемое истребителями-бомбардировщиками и легкими бомбардировщиками, атакующими инфраструктуры, линии снабжения и войска на марше в глубине театра военных действий.
Отсутствие примеров из области военно-морского дела и поверхностное рассмотрение военно-воздушной составной части стратегии были неслучайными. Не подлежит сомнению, что тот же самый пространственный аспект выражения парадоксальной логики стратегии присутствует как в морской, так и в воздушной войне. У военно-морских и военно-воздушных сил есть как фронтовые, так и тыловые диспозиции, системы обороны на передовых рубежах, системы глубокой обороны и так далее, и все это можно применить к пространственным и погодным особенностям данных видов ведения войны. Военно-воздушные и военно-морские силы взаимодействуют в рамках театра военных действий точно так же, как сухопутные войска. Но ввиду их особой мобильности пространственные аспекты имеют здесь гораздо меньшее значение. Диспозиции могут меняться настолько быстро, что та или иная из них не предопределяет исхода сражения; на деле они часто носят столь переходный характер, что являются тривиальными.
Так, концепция превосходства ВМФ, популяризированная выдающимся историком военно-морского флота Альфредом Тайером Мэхэном [110] , которой руководствовались в своих боевых действиях как британский, так и германский флоты во время Первой мировой войны, а также японские ВМС в годы Второй мировой, вылилась в фактическое отрицание пространственных аспектов. Согласно этой концепции, флот, имеющий превосходство над другими, будет контролировать весь мировой океан, оставаясь в то же время сконцентрированным в одном месте по своему выбору и при этом не проявляя особой активности. В условиях, когда торпедное оружие было уже фактически нейтрализовано к 1914 году, а подводным лодкам (ошибочно) не придавали значения, конечная способность разбить соединение линкоров противника в решающей битве должна была повсеместно обеспечить все преимущества и выгоды господства на море. Более сильный флот гарантировал себе свободное использование морских коммуникаций как для торговли, так и для военных перевозок и в то же время не давал воспользоваться ими врагу, причем не прибегая к блокаде его портов.
110
Mahan, Alfred Thayer. NavalStrategy(«Военно-морская стратегия»), 1911. Р. 6. Цит. у Филиппа А. Кроула (Crowl), Alfred Thayer Mahan («Альфред Тайер Мэхэн»), в сборнике: Peter Paret (изд.), Makers of Modern Strategy («Творцы современной стратегии»), 1986. Р. 458. Кроул показывает (р. 456–457), что Мэхэн позаимствовал эту концепцию у Анри (Генриха) Жомини (Jomini, 1779–1869 годы). Таким образом, один популяризатор позаимствовал у другого.
Такой исход должна была обеспечивать иерархия военно-морской силы: будучи превзойденным мощью, соединение линкоров противника не могло пойти на риск решающего сражения; также не отваживались бы на активные действия и силы его боевых крейсеров. Крейсеры противника не могли выйти в открытое море ни для того, чтобы атаковать судоходство врага, ни для обеспечения поддержки флотилии эсминцев, которые могли бы сделать это, — в случае их перехвата они были бы легко побеждены не менее быстрыми, а главное, более жизнеспособными, оснащенными более прочной броней и пушками большего калибра, крейсерами. Так что крейсеры более сильного флота могли бы оперировать свободно, а обладатели менее сильного не сумели бы ни сами использовать судоходные линии, ни помешать их использовать своим врагам.