Стратегия. Логика войны и мира
Шрифт:
Эти события завершатся появлением коалиций и выработкой эффективных мер, направленных на сопротивление власти США, поглощение ее или отклонение в сторону, — с наличием военного измерения или без него. Сколь бы ни был велик дополнительный подъем, который могла бы дать целеустремленная последовательность на первом этапе и который, в свою очередь, вызовет создание коалиций на втором, — все это на третьем и последнем этапе потеряет значение и приведет к восстановлению глобального равновесия после того, как первоначальное усиление США будет отвергнуто. Даже если при всем этом удастся избежать случайных катастроф, Соединенные Штаты утратят не только то, что обрели ранее и на краткий срок, но и нечто гораздо большее — вследствие ущерба, который внутризападные распри причинят многосторонним институциям и давно устоявшейся практике их взаимодействия. А ведь далеко не случайное их соответствие разнообразным американским интересам и их вклад в создание благоприятной для Америки международной среды — самое ценное приобретение, способствующее и американской сдержанности, и американскому могуществу.
Все это не означает, что проводимая до сих пор
Никакие осложнения, трения и политические возражения, препятствующие практическому применению общей теории, не снижают ее объяснительной и предсказательной ценности и не накладывают на нее запрет. Эти препятствия означают лишь то, что применение логики стратегии отягощено трудностями — точно так же, как дипломатия и война сами по себе. Во многих случаях все трудности можно и нужно преодолевать, воплощая эту логику таким образом, чтобы получать лучшие результаты на каждом конкретном уровне: от формулировки стратегии театра военных действий и оперативных методов до разработки специфического оружия, от тактических решений до ведения внешней политики. Даже если поставить куда более амбициозную цель — осуществить разработку и применение большой стратегии, способной гармонизировать политику на всех уровнях, — все трудности могут быть преодолены мощным интеллектуальным усилием, повышенной цепкостью и изрядной политической изобретательностью.
Однако здесь существует одна неизменная опасность. Вырабатывая любую реальную схему большой стратегии, следует учитывать наличие огромного числа неизвестных фактов. Поэтому успех как в разработке, так и в исполнении этой стратегии предполагает возможность того, что многочисленные ошибки будут сконцентрированы и систематизированы.
В ежедневной работе большинства правительств допускается огромное количество ошибок, вызванных близорукими прагматическими решениями или неслаженными импровизациями, но чаще всего эти ошибки оказываются мелкими и незначительными, а при удачном стечении обстоятельств — нейтрализуют и взаимно упраздняют друг друга. Успешное применение большой стратегии должно снизить число мелких ошибок и дисгармонию, но при этом появится риск концентрации энергии для совершения ошибок более существенных. Вот почему квазивоенные авантюры диктаторов, которые нередко добиваются самой полной координации в политике, используя парадоксальную логику стратегии во всем ее объеме, обычно способны застичь неприятеля врасплох неожиданной атакой — но, как правило, начинаясь очень удачно, эти авантюры заканчиваются полной катастрофой.
Приложения
Приложение I
Определения стратегии
Моя цель состоит в том, чтобы доказать существование стратегии [199] как совокупных повторяющихся явлений, возникающих вследствие человеческого конфликта, а не в том, чтобы предписывать те или иные алгоритмы действий. Большинство нынешних определений стратегии исключительно нормативны, как будто бы все согласны в том, что таких объективных явлений не существует или же они слишком очевидны для того, чтобы удостоиться определения. Конечно, это поднимает вопрос о том, какова должна быть основа для предписаний общего характера, в противоположность специфическим советам, как поступать с тем или иным отдельным вопросом в данном контексте.
199
Как обстоит дело со многими научными терминами, «стратегия» (французское strategie, итальянское strategia и т. п.) — это греческое слово, которого ни один древний грек никогда не употреблял; оно косвенно восходит к классическому и византийскому слову стратегос (военачальник), которое, однако же, не предполагает всех коннотаций современного слова. Греческим эквивалентом нашего понятия «стратегия» было бы выражение стратегикэ эпистэмэ (военачальническая наука) или же стратегон софиа (мудрость военачальников). Родственные слова, такие как стратегикос, употребленное в заглавии трактата Оносандра, или, значительно позднее, стратегикон (Маврикия), несут дидактические коннотации. С другой стороны, стратегемата, греческое название широко известного латинского труда Фронтина, относится к собранию стратегем, то есть военных хитростей (франц. ruses de guerre). Гораздо чаще использовали греки, начиная с Энея в IV в. до н. э. вплоть до Льва после VII в. н. э. и в дальнейшем, выражение тактикэ технэ, которое описывало целую совокупность знания о том, как вести войну, от снабжения до увещевательной риторики, включая как собственно технику и тактику, так и мелкотравчатую дипломатию. Тактикэ технэ, или, скорее, латинский перевод ars bellica («военное искусство»), широко использовавшееся в римскую эпоху, заново всплыло в 1518 году в виде arte della guerra в «Рассуждениях» (Discorsi) Макиавелли о Тите Ливии (который действительно использует это слово), а позднее — в заглавии его труда Dell' arte della guerra («Об искусстве войны»); оно широко распространилось и в других европейских языках: нем. Kriegskunst, франц. art de la guerre, англ, art of war. (См. Virgilio Ilari, Politico e strategia globale («Глобальная политика и стратегия»), в: Jean, ed., //pensiero strategico («Стратегическая мысль», 1985), p. 57–59).
Карл фон Клаузевиц, величайший из людей, когда-либо изучавших стратегию, попросту не испытывал интереса к определениям в общих, абстрактных терминах; он считал все такие попытки тщетными и педантичными. Его собственное, характерно импровизированное определение стратегии приводится, когда ему нужно отличить ее от тактики; оно представляет собою не более чем обычное словоупотребление:
«Деление на тактику и стратегию и настоящее время имеет почти всеобщее распространение; каждый более или менее определенно знает, в какую из двух областей он должен поместить отдельное явление, даже не отдавая себе ясного отчета в основании для этого деления. Если подобным подразделением руководствуются бессознательно, то оно должно иметь глубокое основание. <…> Произвольные же попытки отдельных писателей определить эти понятия без учета природы вещей мы должны рассматривать как не имеющие общего распространения.
Итак, согласно нашему делению тактика есть учение об использовании вооруженных сил в бою, а стратегия — учение об использовании боёв в целях войны».
Как мы видим, для Клаузевица «стратегия» была нормативной. Таковой она остается и в следующем современном американском определении:
«Наука, искусство или план (подверженный пересмотру), управляющий набором, вооружением и использованием военных сил нации (или коалиции) с той целью, чтобы ее интересы были успешно поддержаны или ограждены от врагов: действительных, потенциальных или только предполагаемых».
Характерно, что другое американское определение, восходящее к официальному военному источнику, включает в себя куда больше:
«Искусство и наука развития и использования политических, экономических, психологических и военных сил, необходимых в военное и мирное время для оказания максимальной поддержки политике, чтобы повысить вероятность и благоприятные последствия победы и снизить шансы поражения».
Еще более широким, но носящим столь же предписательный характер, является стандартное определение стратегии из Третьего Международного словаря Вебстера:
«Наука и искусство применения политических, экономических, психологических и военных сил нации или группы наций, призванные обеспечить максимальную поддержку избранной политике в военное или мирное время».
Определение, содержащееся в чрезвычайно официальном коллективном труде «Советская военная стратегия» и приписываемое маршалу В. Д. Соколовскому, обнаруживает как марксистскую, так и бюрократическую предвзятость, проводя различие между описательным и предписывающим значением термина:
«Военная стратегия есть система научных знаний, изучающих законы войны и вооруженного конфликта во имя определенных классовых интересов. Стратегия изучает условия и природу будущей войны, методы ее. подготовки и ведения, виды вооруженных сил и основы их стратегического использования, а также основы для материально-технического снабжения и командования вооруженными силами в войне. Данные исследования проводятся на основе военного опыта, военных и политических условий, экономического и духового потенциала страны, новых средств вооруженной борьбы, а также взглядов и потенциала вероятного противника. Одновременно с этим стратегия — это область практической деятельности высшего военного и политического руководства, высшего командования и штабов высокого уровня, которая относится к искусству подготовки страны и вооруженных сил к войне и ее ведению [200] ».
200
В данном случае приведен не подлинный текст источника, а обратный перевод его английского перевода. — Прим. редактора.
Сжатое и емкое определение, данное генералом Андре Бофром, является нормативным, но основывается на описании явления; оно соответствует той цели, которой я добивался в данной книге:
«L'art de la dialectique des volontes employant la force pour resoudre leur conflict».
«Искусство диалектики воль, использующее силу для того, чтобы разрешить конфликт между ними».