Стрекоза в янтаре и клоп в канифоли
Шрифт:
Ящерка оседлала кран и с привычной въедливостью наблюдала за процессом вытекания из него воды. Её мордашка была настолько уморительно сосредоточена, что злость на гадину чуток попустила.
— Чтоб ты утонула, дрянь поганая, — тем не менее, само собой выскочило из самых глубин замордованной души.
Ящерка бросила на хулительницу ироничный взгляд: дескать, собака лает, а караван идёт. После чего снова прилипла к извергавшейся из крана струе. Её хвостики обвисли белоснежным водопадом, слегка колыхаясь в имитации тока воды.
— Залегла на дно? — насмешливо
— Естественно, — нехотя поддакнула Юлька.
Отмалчиваться, значит, ни за что ни про что обидеть человека. Вся вина которого заключена в сущем пустяке: она так и не смогла стать частью его мира. Как явилась в его пределы гостьей, так чужой и осталась. Что-то не срослось, не состыковалось.
Как там было?.. В стихах бессовестно забытой поэтессы из старенького журнала «Юность», что бережно хранила бабуля:
В твой мир, я как взволнованная птица, Беспечно прилетела налегке. Увы, к нему нет сил моих прибиться, Как к берегу в бушующей реке! Всё сделала нелепо, как попало, а ты… Ты просто слишком поспешил Прибрать меня к рукам. Меня не стало. Прости, с тобою пусто. Ни души.Понятно, что привычки-скороспелки радуют нас преимущественно в делах скверных — вроде курения или наркомании. Добрые привычки вызревают долго и вдумчиво. Сколько бы ни болтали о том, что к хорошему привыкаешь быстро. Впрочем, соль в том, что есть для тебя «хорошее». И с чем его едят без опаски подавиться — гоняла Юлька в башке пустые мысли, наблюдая за ящеркой.
Та игнорировала Кирилла, который тщательно отмывал руки в раковине. Будто не в перчатках лопатой махал, а голыми руками собирал овечьи какашки.
— Не поверишь, но мне позвонил Андрюха, — как бы между прочим, заявил он нейтральным тоном человека, твёрдо вознамерившегося навязать свою волю.
— Твой приятель психиатр? — ответила Юлька нейтральностью на нейтральность.
С трудом заставила себя повернуть голову, ответив на его чрезмерно спокойный взгляд своим ничего не выражающим. И ведь ни в чём не покривила душой: ей было всё равно. Всё равно, кто ему звонил. Или это он позвонил, обеспокоенный состоянием мозгов любимой женщины. Да и любима ли она вообще — какое это теперь имеет значение?
Ибо состояние подвешенности внезапно завершилось закономерным обрывом пресловутого «волоска». Бздынь! И всё.
Что бздынькнуло? А кто его знает? Начнёшь разбираться, додумаешься до того, что померещилось. Паранойя, которой у тебя сроду не было. Так что заткни уши и прекрати допытываться: что там у тебя обрывается?
Ящерка отреагировала на её самокопания неожиданной для пресмыкающегося печалью. Подлетела к лицу, повесив нос и хвосты. По-собачьи трогательно заглянула в глаза. Буквально прослезилась — язвительно прокомментировала Юлька, тряся головой, дабы отогнать морок.
Так и есть: на неё пялились бесстрастные немигающие бусины то ли нечисти, то ли приведения. Привидится же — поёжилась любительница нагонять на себя тоску.
— Не драматизируй, — усмехнулся Кирилл, смывая с рук густую пену. — Хроническая усталость не шизофрения. А невролог не санитар из психушки. Если есть проблема, её нужно решать.
— Нужно, — послушно согласилась Юлька. — И буду решать. Только не в выходной. Надеюсь, без меня меня женить не стали?
— На приём, если ты об этом, — невозмутимо возразил Кирилл, вытирая руки, — я тебя не записывал. Да и про твои видения не распространялся. Ты у меня, конечно, истинная награда мужчине. Но, прости, мы говорили не о тебе.
— Вот и ладненько, — с облегчением выдохнула Юлька, вдавив кнопку движка.
Вода вокруг неё — к полному восторгу ящерки — забурлила. Белая проныра запорхала над джакузи, врубив свой вертолётный винт на заднице.
— Ты в порядке? — всё так же преувеличенно невозмутимо поинтересовался Кирилл.
Он присел на корточки у джакузи, возложив на покатый край локти. После минутной заминки его рука легла на её мокрую макушку.
— Мне хорошо, — с неподдельной беспечностью отозвалась Юлька. — А что?
— Ты крутишь глазами. Словно ловишь взглядом что-то невидимое, — пояснил он и осторожно коснулся пальцами фингала: — Болит?
— Светит, — хмыкнула Юлька, стараясь перевести докучливую беседу в шутку. — Ирма Генриховна уже вернулась?
— Она в подсобке. Возится с инвентарём. Готовит сани летом. Не хочешь попадаться ей на глаза?
— Ещё как не хочу, — попросила Юлька о помощи.
— Оставайся в спальне, — предложил Кирилл, поднимаясь. — Ужин притащу сюда.
— Она тебя застращает и не дозволит, — усомнилась Юлька.
— А я тайком, — усмехнулся он.
Подмигнул и отправился «на задание».
Остаток дня они провели в спальне безвылазно. Валяясь в кровати, смотрели новые и старые фильмы: фрагмент оттуда, кусок отсюда. Жевали всё подряд, устилая постель крошками. Болтали, смеялись. И как-то неожиданно дружно не помышляли о сексе. Бывает такое состояние души, когда близость обретает некую одухотворённую «ничегошность». Ты просто лежишь, ничего не хочешь, ничего не просишь, а оно всё равно зашибись.
Зато воскресное утро напрягло с первых минут прощания со спальней. Давешнее происшествие с лопатой и бедолагой дворником кое для кого не потеряло актуальности. На беду Ирма Генриховна имела твёрдое неистребимое убеждение в том, что платье нужно беречь снову, а здоровье смолоду.
В связи с чем подвергла Юльку комплексной обработке с применением запасённой домашней медицинской техники. Той, что вылазила в интернете, как грибы после дождя. Требования «показаться доктору» гонялись за «безответственной молодёжью» по всему дому вороньём, норовящим «выклевать очи».