Стрингер. Летописец отчуждения
Шрифт:
Просто в горле пересохло.
– Лупите, бля! Гоните их!
– орал в запале Саян, продолжая исступленно доламывать винтовку.
Кому стрелять-то? Кляп с Бочкой и так не замолкают. Снайпер вон уже второй магазин засаживает. Мелковат он у него, всего на десять патрон. Рябой трет столб, лысый ползет. Сейчас их втопчут и даже не икнут. А он…
Тут Смертин сообразил, что может стрелять. Вот он, ремень, и приклад в ляжку уперся.
Стрингер словно вынырнул из глубины и глотнул до безобразия студеного воздуха. Резко вскинул дробовик и саданул не глядя по массе.
Плохо приложился.
Лысый все пыжится. Он даже не закрыл голову руками, когда на него накатили первые ряды. Все. Труп. Хотя какая к черту разница! Сейчас все такими будут.
Страшно умер. Ощущая до последнего момента спиной угрозу и дикое напряжение от собственного бессилья. Погано.
Алексей заставил себя вдавить последний раз в жизни на спусковой крючок.
Бот!
Зычно. Можно даже услышать, как в гильзе истошно шипя воспламеняется порох, как толкает тяжелую пулю, как та упирается, голося по стволу, но от безумного давления вырывается вперед. На таком расстоянии для нее нет преград. Лобовое столкновение с мясом.
Плоть отлетела назад со страшной рваной раной в груди.
Этого мало.
И напоследок картечью.
Бот!
Узбек хладнокровен. И откуда у него столько выдержки? Где таких клепают? Поди с детства в прорубь окунают и по морде бьют. Стоит как скала, будто всем своим видом показывая, что не уступит ни пяди.
Бочка уже пятится назад. Смешной пухлый холмик тряпья и два вытаращенных глаза. Да он и целиться перестал.
Бессмысленно.
Смертин, как подкошенный упал на землю, уткнувшись лицом в ладони. С силой прижал руку к груди, только чтобы перебить невыносимую боль. Глаза слезятся сами собой. Плевать! Пережить бы эти пять секунд. Как же дико больно.
Он даже не заметил, что порядком проредил живую волну.
– Бля! Бля! Бля!
Ну и чего орать? Все, ребята. Все!
Боже, боже, боже…
Раньше произносил без смысла, а теперь с надеждой. Лучше с верой. Не как навязчивую присказку. Совсем по другому. Вдруг увидит и услышит. Бывают же чудеса. Раз в столетие, может даже реже. Бывают ведь!
– Кляп!!!!
РПК не смолк. Хотя должен. Узбек на самой кромке стоит. Это к его ботинкам так безнадежно тянулся лысый. Тарахтит и тарахтит. Совсем от него нет спасу.
К какофонии примкнули одиночные хлопки. Смертин пересилил себя и осмотрелся, хлопая ресницами от жуткого предчувствия столкновения. В этот самый момент. Когда он будет не готов. Раскроется.
Саян бил в упор, выставив перед собой массивный пистолет. Глаза бешеные. В них совсем нет страха, потому что у загнанных в угол животных он испаряется. Без следа. Даже на самом донышке не остается. Пшик и нет.
Стадо обтекало клочок берега, на котором они закрепились, ровным кругом. Будто плоти боялись пересечь невидимую черту. Они толкали друг друга, неистово визжали, но держались от стрелков на ровном расстоянии.
Хрен знает что.
Саян и Кляп все не верили, равномерно вбивая в бока пули. Узбек, так вообще с ног до головы в крови. Больше похож на обезумевшего от безнаказанности маньяка.
– Гонят их, мать его, - визгливо и безнадежно заорал сверху Рябой.
Ему видней.
Волна унеслась к «ведьминому кругу». Остались только припоздавшие последыши, а Рябой оказался прав.
На огромной скорости в пруд влетело нечто здоровое в полтора человеческих роста. Замешкавшейся плоти не повезло, и тварь, хватанув ее зубами поперек позвоночника, легко подкинула на пару метров в воздух. Плоть истерично взвизгнула, взбрыкнула крабьими конечностями и плюхнулась обратно в шампунь, подняв вокруг себя фонтаны изумрудных брызг и клочья пены. Она попыталась неуклюже плыть, но тут же была вновь заключена в капкан зубов. Отвратительный хруст и все закончилось. Нечто резким замахом отправило жертву на берег прямо под ноги Кляпу. Трапезничать по грудь в воде оно не захотело.
Немигающие глаза ящера уставились на гору трупов, густо усеявших все вокруг. Он застыл, плавно поворачивая уродливую голову, увенчанную оранжевым петушиным хохолком.
Как- то вдруг стало мертвенно тихо.
Кляп и Саян не шевелились.
Смертина в этот момент мучила только одна мысль. Точнее две, но первая едва тлела в самой глубине сознания, так, что он старался ее игнорировать: почему их не смяли? Вторая была апологетом этого мгновения. Она жестко расправилась с первой, схватила кайло и начала размашисто рубить мозг: зачем это метнулось за плотью, КОГДА ВОКРУГ СТОЛЬКО ТРУПОВ?
Смешно? Ему было не до смеха, потому что доминирующая мысль была глупой. До безобразия. Неужели человек настолько слаб, что прячется вот за такими тупизмами, лишь бы скрыться от ослепляющей реальности. В самый ответственный момент. А я в домике! Вот вам всем, потому что знать ничего не хочу.
– Пресс… Пресс… - узбек тягуче цедил сквозь зубы, - Слышь меня, Пресс?… Да очнись ты… Ты главное не шевелись… Варан это… он глухой совсем, но ты главное не шевелись… Сиди как сидишь и все будет…
Он и не хотел шевелиться. Плечо все еще подергивало, а сидеть было приятно и как-то безопасно что ли. Еще глаза закрыть, выгнать из головы этих двух гадин и думать о той замечательной кафешке в Сочи прямо у берега. Там превосходное самопальное вино и всегда прохладно. Чайки орут, водичка плещется. Алкоголь в голову лупит фужер за фужером, а официантка бедрами машет все шире и шире. Черная юбочка, кипельно белая блузка с задорно поднятым воротом, просто сказочные черные чулки. И бедра. Туда-сюда, туда-сюда. Загляденье.
– Ты это… на шее мешок… Он как раздуется, так сразу уши зажми… Пресс… Ты понял? Бросай все и жми…
А голос- то у Кляпа подрагивает. Или может зубов пары не хватает? Нет, тогда бы подсвистывал. Значит и ему бывает хреново.
Чайки орут, водичка плещется.
Водичка…
Ящер мокнул носом в шампунь, внюхиваясь в труп, плавающий под обросшими густой коричневой щетиной трубами-ногами. Толкнул его перед собой, поднимая легкие круги волн. Может и смекнул, что сглупил. Кто эту животину поймет.