Стрингер. Летописец отчуждения
Шрифт:
Очнулся. Сообразил.
Заглянул в лицо смерти, четко видя свое отражение. По рукам пробежала мерзкая слабость. Пятизарядка плюхнулась в жижу, он неуклюже упал на задницу, начал отползать, словно зачарованный не отводя взгляда. Рывок назад. За спиной - пустота.
Зоб дернулся. Варан глубоко втянул носом воздух и кожистый мешок плавно растянулся, превращаясь из сморщенного отростка в налитый белесый бурдюк.
Узбек о чем-то предупреждал. Теперь уже и не вспомнить. От Алексея ускользало что-то важное. Необходимое в этой ситуации.
Уши…
В голову врезались сотни
Варан пел, подняв пасть к свинцовому небу. Настоящий романс отчуждения. Только так можно озвучить Зону. Внутри все холодело, тело становилось легким и чужим. Пронзающий вопль рвал перепонки и с астрономической скоростью опустошал сознание.
Стрингера трясло, будто схватился за оголенный провод, глаза закатились. Он уже ничего не видел и ничего не чувствовал. Растворился в безумной песне, постепенно теряя себя.
Никто не заметил, как со стороны «ведьминого круга», куда умчалось стадо испуганных плотей, блеснул прицел. Никто не услышал мерных выстрелов.
Там не могло быть людей, больше года сталкеры старательно обходили это место стороной. Однако среди деревьев игралась яркая бликующая звездочка и никуда не собиралась исчезать. Будто знала, что надежно укрыта от человеческих глаз.
Зоб варана, глухо хлопнув, разлетелся кожистыми ошметками. На месте глаза появилась кровоточащая дыра. Тварь, неистово дергаясь, завалилась. В шкуру вцепилась густая черная жижа. Ящер все еще мотал головой, вспахивая в податливом грунте глубокие борозды и разбрызгивая шмотки илистой каши, но с каждой секундой движения становились все слабее. По разорванным пулями бокам прошла едва заметная спазматическая дрожь. Хвост напоследок вяло прочертил полукруг, и варан затих.
Тишина.
Смертин шевельнул рукой. Осторожно ощупал виски, размазывая по ним грязь. Вставать не хотелось. Он приоткрыл один глаз и увидел обнявшего ногами столб Рябого. Сморщившегося и скукожившегося, запихнувшего в оба уха мизинцы. Ладони прикрывали глаза, локти подрагивали от напряжения. «Калашников» валялся у свай брошенный и позабытый.
Саян уже очухался. Он медленно подполз к стрингеру и улегся рядом, положив пистолет на грудь. Тяжело вздохнул, хрипло выпуская воздух.
– Ты чего?
– пробормотал Алексей, практически не слыша себя.
Запястье защекотал вибрирующий КПК. Словно по коже пробежали сотни муравьев. Смертин лениво отстегнул компьютер и поднес экран к самому носу:
«10:48, умер сталкер Семецкий, озеро Янтарь, пулевое ранение не совместимое с жизнью».
Слух постепенно возвращался. Стрингер разомлел, на тело приятной волной набежала слабость.
Бог с ним, этим Семецким. Пусть дохнет, раз ему так нравится.
– За что ты меня так ненавидишь?
– едва шевеля губами спросил Саян, - Ну вмазал по ребрам… Это же Зона… Здесь жестокость - образ жизни. Я такой же, как все. Не лучше и не хуже. Че конкретно во мне такого отвратительного?
С чего это он завел такие разговоры? Ему вообще должно быть параллельно. Не из таких людей старший, чтобы вот так вдруг
– Глаза, - повернулся к нему стрингер.
– Глаза?
– Угу… Да не ссы ты, не глаукома и не катаракта, - скосился на него Смертин.
Повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь кряхтением Кляпа. «Монолитовец» с трудом выбрался из «шампуня» и подошел, пошатываясь, к затоптанному РПК. В подобных ситуациях обслуживающий персонал сервисов говорит только одну емкую фразу: «восстановлению не подлежит». Узбек в сердцах сплюнул, грязно выругавшись, и побрел к столбу. Двое ножен, нашитые на комбез, были пусты. Клинки, похоже, упокоились на дне водоема.
Саян не попросил разъяснить. Вместо этого он ткнул в воздух дулом пистолета, целясь в Рябого:
– Слезай, бляденыш! Варан не достал, так я новых дырок насверлю…
– Мне всегда казалось, что тебе насрать на мое мнение, - продолжил Алексей, наблюдая как Рябой резво трясет штаниной, пытаясь отцепить клок алюминиевой проволоки.
– Зря, - отвлекся от суетящегося сталкера Саян, но пистолет не опустил, - Очень даже зря. Ты, Пресс, занимательный парень. Зона нас всех раком ставит, а тебя бережет… Не ее ты типаж, однако… При этом ты нас всех в открытую презираешь. И таскай мы тебя по Зоне хоть год, мнение свое вряд ли изменишь… Не по себе мне от этого. Неспокойно.
Он говорил четко подбирая слова, будто боялся сболтнуть лишнего.
Все они тут в чокнутые и крайне суеверные идиоты. В каждой тени знамения видят. Если бы по Зоне бегали черные кошки, то половина сталкеров слегла бы от инфарктов. Не прост Саян. Перепугался теперь. «Монолитовец» ревнует к Зоне. Это кому расскажи! Засмеют ведь! А кому рассказывать-то? За периметром слова «Монолит», «аномалия», и этот… «контролер»… не значат они ничего. Пустота. Пару недель назад они бы и ему толком ничего не сказали. То, что здесь кажется абсурдом, там вообще не поддастся никакому анализу. Для этого надо притащить в Зону всех, кому собрался поведать. А как же тогда его репортаж, мрачно подумал стрингер. Как с ним быть, если вдруг не поймут?
Его будто обухом по голове приложили. Мир посерел. И холмики, и этот столб, с которого никак не может слезть Рябой. Все стало блеклым и невыразительным. Зона преобразилась из неизбежного зла на пути к реализации главной задачи, в абсолютное. Смертин даже собрался с духом и приподнялся, подтаскивая поближе рюкзак, чтобы коснуться камеры. Словно она - гарант, островок надежды.
Нет. Нет! Он-то сможет. Для того сюда и пришел. Опыт не пропьешь. Он знает как надо. Все получится. Один из немногих знает. Не каждый выдержит, не каждый стерпит.
Смертин положил камеру на колени, заляпывая грязевыми отпечатками, и навел на себя объектив.
– Без даты. 10:56 по Москве. Зона, район озера Янтарь. На нашу группу напала какая-то гадость… ящерица…
– Варан, - подсказал Саян, все выцеливая Рябого. У сектантов вообще тонкий юмор.
– … Варан. До главного объекта осталось не более полукилометра. Впереди, за лугом и редколесьем высятся антенны радара. Мы близко.
– Дальше, - хрипло прокомментировал старший, - Много дальше, чем ты думаешь…