Стрингер. Летописец отчуждения
Шрифт:
Ну иди же ты сюда! Руку потащило вперед. Настырно, что аж сердце защемило от испуга. «Карусель» затягивает. Всасывает своим полем, что бы в миг огромным толчком отправить вверх, вырывая из сустава, ломая кости и раздирая жилы. Тело обязательно по инерции уйдет следом, и тогда аномалия резко подкинет голову, страшно хрустнут шейные позвонки и пиндос… тьфу, чтоб этому Бочке пусто было…
– Кляп!!!
Ну и пусть размажет. Все равно она заберет. На все воля Монолита. Главное не бояться, потому что она обязательно заберет.
Саян резко накрыл патрон ладонью и сразу подался назад. Врешь!
Старший зажал патрон в руках и попытался выдавить тяжелую свинцовую пулю. Закатанные края слишком твердые. Он все ковырял и ковырял ногтями, пока не отломил на большом пальце. Ножом бы, только он на поясе. А чтобы залезть на пояс, надо приподнять локоть. Не стоит этого делать… Саян ухватил край гильзы зубами, рванул, чувствуя, как выпирающий свинец противно заскрежетал по эмали. Пластик поддался! Дальше уже все просто, дальше дело техники. Засунуть в зазор большой палец и планомерно мять подушечкой. По кругу.
А если из коридора вообще нет выхода? Глухо. Стена. Саян зажал пулю в кулаке и неуклюжим движением от виска швырнул вперед. Он мучительно наблюдал, как она рассекает воздух, как вминается в землю и резво отскакивает дальше, катится бочком, заминая чахлые листочки. Застывает.
Чисто. Чисто? Неужели тот самый квадрат? «Монолитовец» неуверенно пополз вперед, уставившись на кусок свинца. Будто только в нем сейчас была вся квинтэссенция жизни, весь сокровенный смысл.
Саян, тяжело дыша, скатился в канаву. Коридор был уже в прошлом. Стал обычным огрызком его истории. Он привалился спиной к глиняной насыпи и начал наблюдать, как вываливаются с луга остальные. Тяжелее всего пришлось Бочке, который всю дорогу опекал очухавшегося лысого. И как только у него получилось? А не все ли равно. Главное, что он всех провел и остался жив. Слава Монолиту! Он готов раствориться в нем, стать его частью, но не сейчас. Только не сейчас.
Снегиря, наверное, вот так же колбасило, когда понял, что пойдет торпедой…
Со Снегирем нехорошо получилось. Может даже Магистр накажет. В конце концов, это не они его убили, он сам пошел навстречу смерти, сам активировал пояс. Не было другого выхода. Старшему иногда надо принимать решение.
– Иди сюда, - зло схватил Саян за спину, проползавшего рядом Рябого, потащил на себя, - Ну, ка… Тебе такие игрушки ни к чему.
Бригадир выдрал из рук сталкера «Калашников», отпихнув того в сторону.
Стрингер привалился рядом, не обращая внимания на сырость и запах тины.
– Далеко еще?
– Не знаю, - честно признался Саян, рассматривая автомат, - Общаги начинаются за посадками. Там забор раньше был… Щас не уверен. Ты знай. Тут зомби мотыляются, в основном все агрессивные, не то что в Припяти или Чернобыле.
– Понял… - кивнул Смертин.
– Радар… он облучает. Ты даже сам не поймешь… Хер ее знает, как дальше лезть.
– Ну не обратно же возвращаться.
Мамка крался по взгорку, выбирая позицию. Он старался быть хладнокровным, но не мог. Внизу, по аномальному лугу ползли ОНИ. Такие беззащитные и испуганные. Такие жалкие. Самое главное, что среди распластавшихся копошащихся тел Мамка увидел «монолитовца»-коротышку.
Митя испугался. Губа предательски задрожала. Ему было страшно.
В предвкушении близкого финала, у Мити загорелись кончики пальцев и щеки. Нельзя! Никому нельзя его обижать! Он никогда не простит и не позволит. Больше никогда!
Кожа начала зудеть, Мамка раскраснелся и разволновался. Надо глубже дышать. Вдох, выдох. Чтобы хоть немного унять сладкую накатывающую ярость, укротить до поры до времени, запереть, не пряча далеко ключик. Щека предательски дернулась. Мамка понял, что начинает терять над собой контроль.
Глаза жадно выхватили густой клок высокой, по самую грудь, лебеды. Как раз на склоне. И «монолитовцы» будут как на ладони, никуда не денутся, никуда не спрячутся.
Он сам так и не понял, как выбрался из «ведьминого круга». А ведь во второй раз. Просто засек тот самый одинокий дубок на опушке, закрыл глаза и медленно пошел вперед. Шаг за шагом. Когда открыл, стоял уже на взгорке, будто невидимый лифт забрал его около дуба, а раскрыл двери только метров через сто.
В Зоне нет ничего странного.
В лебеде что-то зашевелилось. Мамка насторожился, плавно прицелился. Не хватало еще пальнуть и все испортить.
«Не надо этого. Не надо!», - взмолился Митя, приближаясь к белесым высохшим тростинам.
Перед самым носом, басовито каркнув, вспорхнул ворон. Хорошая примета. Значит там безопасно. Эти хитрецы так просто к земле не приближаются. Осторожничают.
Мамка засел в самом центре, устроив импровизированное гнездо. Он поломал загораживающие обзор кусты, глотнул воды, прикинул маршрут отхода и принялся ждать. «Монолитовцы» были уже близко.
Кожа все чесалась. Так всегда, когда Мамка выходил на охоту. Проникнув в Зону, он понял, что здесь легко и вольготно. Не шмыгали вездесущие прохожие, не сидели по лавкам бабульки, не верещала надоедливая ребятня. И что самое важное - здесь не было милиции. Ее Мамка боялся больше всего. Один раз он чуть не попался. Когда в подворотне разбил бутылку о голову одного парня. Тот сам был виноват. Сказал, что такому ублюдку нечего делать на этом свете. А Мамка в ярких красках показал ему другой. Он точно помнил, что ударил восемь раз. Бил до тех пор, пока стекло не разлетелось мелкими осколками, запачканными кровью. А потом Митя взрезал горло. Парень хрипел и смешно дрыгался, суча ногами. Модные и наверняка дорогие расклешенные джинсы покрылись бурыми пятнами. Он разодрал на нем рубашку и написал острым краем «гад». Нельзя Мамку обижать. Ему от этого плохо. В глазах все темнеет, а кожа начинает чесаться.
Были и другие. Он даже помнил толстую тетку, которую раскромсал кухонным ножом. Раскроил, пока та заливисто верещала, и смотрел, как конвульсивно вздрагивает сердце. Сначала оно жило, а потом притихло. Не сразу. Удары стали реже и мельче. Мамке это очень понравилось.
Не надо его обижать.
Никто, даже Ломоть, не знал, что иногда Мамка охотится. В такие дни он не брал с собой рюкзак, только бросал в карман аптечку, пару сухарей и банку горошка. Митя умел ждать. Он выбирал исключительно одиночек. Терпеливо подкарауливал их из засады и стрелял точно в головы.