Стриптиз
Шрифт:
— Что «всё»?!
— Всё. Назад ходу нету. Покамест борода не отрастёт. А то ведь в Городце-то — засмеют, зашпыняют. Боярин-то похвалит, наградит. А далее? «На чужой роток не накинешь платок». А жить-то не с боярином — с людями. Купчик идёт, ему в Балахне — стоп. Там торг и веди. Пройтить, глянуть и чтобы назад выйтить… Только ежели артелью. Так ты артель нашу городецкую вона куда — на Ветлугу заслал! И чего они с отудова углядеть у тебя могут? Или, к примеру, вот нас трое. Помыли-побрили — по зимницам. Хрена там чего углядишь-уделаешь. Во всяку минуту у людишек
Урюпа рассказывал о злобствовании боярина, не понимающего причины исчезновения «верных людишек». Потом пришёл епископский караван. И Радил взбесился совершенно.
Для Феодора, по большому счёту, не было разницы между Городцом и Всеволожском. И то, и другое — паства. Окормляемая и постригаемая.
Держать и доить. «Держать» — под своей рукой, «доить» — в свою кису. Уничтожать Всеволжск на радость Радилу… С какой стати?
Радил, однако, всунул своих людей в караван. В надежде на то, что епископа и людей его «примут по чести» — будет возможность посмотреть Всеволжск, вызнать судьбы «замолчавших агентов».
Урюпа в Балахнинском бое был ранен. Выбрался, отлежался. С установлением зимнего пути снова послан во Всеволжск.
— Тута, уже перед уходом нашим, он… Ну, Радил… и говорит: «А ещё вызнай из чего тую горючую воду делают. Которую ты в Балахне видал и мне сказывал. А как сыщешь — набери поболее. Да… да запали кубло это воровское! Чтоб всё пеплом пошло! Чтоб ничего там живого, чтоб место пустое…! А допрежь всего — запали дом, в котором зверевы сучки живут. Чтобы все ехидны те погорели! Чтоб самого Зверя — тоска взяла! А его, коль будет случай, прирежь! Намертво!».
— Вона как…
— Ха. А ты думал? Ты ж ему — будто кость в горле. Он же ж из-за тебя света белого видеть не может! Всякого разного обещал, коли сделаю.
— Много?
— Не. Много — я б не поверил.
— Ладно. Позову писаря. Ты ему это всё подробненько расскажешь. Чтобы записал. Как меня извести велено, как город мой спалить. Каких ещё подсылов слал. Другие дела его, с убиением, с грабежом, про которые знаешь.
Напомню: поджог и конокрадство — два тяжелейших преступления на «Святой Руси». За убийство — есть варианты установленных законом вир. За эти два — не откупиться. Только — «на поток и разграбление».
Приказ: «запали кубло воровское!» допустим только на войне. Радил — чиновник, наместник Суздальского князя. Боголюбский начал против меня войну? — Нет. Телеграфная линия на Боголюбово заработала нормально. Каждый день, если нет тумана или снегопада, я получаю от Лазаря сообщение.
Похоже, Радил превысил свои полномочия, начал «частную войну».
Это — не про Blackwater. «Частная война» — довольно распространённое явление в средневековье.
Простой человек взял в руки оружие и пошёл убивать соседа — убийство, разбой, мятеж, восстание. То же самое делает государь — государственная война. А вот если за дело берётся чиновник или аристократ среднего уровня, то война «частная».
Какой-то чудак послал людей сжечь город в сопредельном государстве, убить государя…
Прямо — «Выстрел в Сараево»! Хуже! Чистый casus belli — «случай (для) войны».
Только воевать с Суздальским княжеством я не хочу. И, соответственно, не могу — с Радилом.
Не худо придумано: если у Урюпы «дело выгорит», в смысле — Всеволжск сгорит, то можно будет прийти на Стрелку с «гуманитарной миссией», «помочь погорельцам». По-соседски, по-христиански, по-русски: Городец — ближайшее русское христианское владение, очень естественное действие.
И… прибрать оставшееся.
Если Урюпа попадётся на поджигательстве, то я, в порыве возмущения, кинусь к Городцу сносить Радилу голову. И стану злобным агрессором, «нападанцем на Святую Русь». Которого — «давить купно».
А если «проглочу молча», то можно будет ещё какую гадость придумать. Главное: «взлетать как ракета» — перестану, буду тратить силы и время на защиту, на восстановление.
Радил не предусмотрел одного — Урюпа заговорил. До убийства, до пожара. Ни пытками, ни подкупом — толку от него было бы не добиться. А вот вкус свободы… Вкус «бабы, тепла, хлеба, мира»… Вкус прощения прежнего. То, о чём Радил знал, но не ощущал: с Всеволжска выдачи нет, прежние прегрешения списываются, все пришедшие равны…
«Видят, но не разумеют».
Он — знал. Но «разуметь» — учитывать при планировании, предусматривать последствия, возможные варианты… Не хочет, не может. Тошно, противно… Как всё, связанное со мной.
Первое, что пришло мне в голову: а не стукануть ли Боголюбскому?
Тема-то чисто бюрократическая: подчинённый превысил свои полномочия. Вышестоящий применяет соответствующие дисциплинарные меры, дабы привести чудака в русло общей «генеральной линии».
Ага. Считаем возможные исходы.
1. Боголюбский не поверит. Обругает меня дистанционно, велит прекратить распрю. Радил притихнет. И станет гадить… изощрённее. Например… Весной будет, вероятно, караван с Верху. Ярославцы, новгородцы… Я его ниже Балахны не пропущу. Придумаю причину. Купчики возмутятся, Радил «огонька» добавит. Какая-нибудь провокация с кровопролитием… И я — в дураках. В смысле: противу государя — вор.
При уже установившейся, после «ложного доноса», неприязни… и моей от Андрея зависимости… будет больно.
2. Боголюбский мне поверит. Радилу — укажет. Выговор. Можно — «строгий, с занесением в личное дело». Тот — извиняется, кается. Дальше — см. выше. Тот же вариант «с гаденьем изощрённым».
3. Боголюбский Радила с Городца снимает. В опалу или на плаху — не существенно. Придёт новый посадник. И будет — по-прежнему. Конфликт-то интересов между Городцом и Всеволжском — объективный!
Или Городец — «передовая крепость» Ярославля, или — «тыловая крепость» Всеволжска. Ну, или — Пустой Городец. Как после Едигея.