Стриптиз
Шрифт:
Лесовики Могуты уходят далеко выше Балахны. Приводят туземцев под руку Воеводы Всеволжского. Уговаривают роды мещеры, приказчики ведут торг, проповедники — проведывают. «Приголубливают». Нижнее междуречье Волги и Клязьмы постепенно становится моим. Там бывают… негоразды. Мы их… купируем. «Малой кровью» — серьёзно биться мещеряки не хотят и не могут.
В Заволжье — сходный процесс с мари. Егеря Фанга двигаются от Ватомы, к Волге не выходят, вблизи русских селений не появляются.
Итого: моего интереса в Городце — нет, опасности с их стороны, как казалось — тоже.
Прохлопал.
— Точильщик, у нас люди в Городце есть?
— Конечно. Трое. Приказчик торговый, мой парень да слуга.
Выясняю подробности.
Ещё летом в Городец ходили мои мастера посмотреть место под сигнальные вышки. Радил их принял спокойно — грамотку от Боголюбского показали, где написано — «Ставить!». Единственно в чём упёрся — не в городе.
Это постоянная тема конфликтов. Вышкам нужно высокое место и защита. Такие места изначально занимают местные владетели и ставят там свои укрепления. Защищённые места быстро заполняются населением, плотно застраиваются. Кто бывал в средневековых городах — понимает.
«Друг у дружки на головах живут».
В русских деревянных поселениях — чуть свободнее — пожары регулярно прореживают. Но в Городце и после пожара — плотненько. А уж на самом удобном месте — на обрыве «Княжей горы», в детинце…
Штатный, повсеместный конфликт. На Клязьме — я сообщал о несогласии местного владетеля, Боголюбский — присылал Асадука, очередного боярина — «нагибали», ребята — строили.
Здесь я делу хода не дал. Это направление — пока бесперспективно. Расстояние между Городцом и Балахной, где моя вышка стоит — невелико, существенной выгоды не будет. А тянуть линию дальше… Между Городцом и Ярославлем одно существенное русское поселение — Кострома. Всё остальное — сотни вёрст пустого, враждебного пространства. Где к вышкам нужны будут ещё и гарнизоны, и карательные походы…
У меня нынче все четыре бригады, которые вышки ставят, работают на Оке. Закончат — нужно с двух сторон, от Ветлуги и от Илети, ставить вдоль Волги. Нужно тянуть линию по Теше к Пичай-городку — контакты с Вечкензой следует интенсифицировать. Нужно ставить на Двину, к Гляденю…
Линия по Клязьме важна возможностью быстрой связи с Боголюбским. А вот кольцо через Суздаль-Ростов-Ярославль-Кострому-Городец… мне пока неинтересно и накладно. Да и самому Боголюбскому… Весть о приходе булгар — он получит. А со Стрелки или из Городца…? Велика ли разница? От меня удобнее — ещё и Оку с выходом на Клязьму перекрываю.
Я ж говорил: с основанием Всеволжска — значение Городца уменьшается.
Глава 478
— Николай, а как там торг идёт?
— Да не худо. По зимнику заслали им три воза с горшками. Наши-то из красной глины, а ихние — серые. Бабам — в радость. Ещё соль чуть берут, топоры наши оцельные покупают. Как сказывают — на перековку. Как накуются в волюшку — цены сбросим.
Элемент продвижения нашего железного товара. Сначала предлагаем партию изделий по обычной цене. Уяснив, что материал — качественная сталь, местные кузнецы их раскупают и перековывают, используя как сырьё для своей традиционной манеры — «два в одном» — составные изделия из стального лезвия в железном корпусе.
Когда рынок насытится — сбрасываем цены. Цельностальное изделие идёт по цене железного.
Напомню: стали на «Святой Руси» — десятая часть от железа. Цены… соответственно.
На первом этапе покупатели, большей частью — кузнецы, на втором — конечные потребители, крестьяне и посадские. Значительная часть «железячников» из торга выпадают.
Потом сбиваем цены ещё вдвое. Уже просто расширяя покупательский спрос снижением цены и общим ажиотажем.
Всё, рынок полностью насыщен, все кто мог — запаслись на жизнь вперёд. Торг идёт по естественной замене и расширению ассортимента.
По керамике — понятно. Городецкие глины — серые. Вся их местная керамика — такая. Наша из красной глины — идёт с привкусом изысканности, роскоши. Красный цвет — на Руси цвет здоровья, красоты, богатства.
«Три воза» — в Городце и округе пять-шесть сотен дворов, четыре-пять тысяч жителей. Непропорционально много мужчин, мало женщин, детей, почти нет стариков. Новостройка, пограничье.
Напомню: в середине 18 века в Петербурге мужчин было в семь раз больше, чем женщин.
— Как они там поживают? Радил их не гнобит? Вести шлют?
— Да нормально всё! Парень с точилом по округе ходит. Раз в месяц слуга в Балахну приезжает с весточками, товар забирает. Вот, с неделю назад, два ста свечек стерво… э… стеариновых забрал.
Я уже говорил о превосходстве стеариновых свечей по сравнению с обычными здесь сальным или восковым. Основная часть населения свечками не пользуется — с наступлением темноты ложатся спать или работают при свете от печи. Но часть хозяйств из «по-богаче» могут себе позволить качественное освещение.
Забавно. Владетель ко мне поджигателя-душегуба подсылает, а моя резидентура — ни сном, ни духом. Хотя, конечно, ребята, живут в Новой слободе, вне окольного города. Что у Радила в голове — оттуда не видно, публичных проклятий на мою голову на торгу не озвучивалось.
— А про поход мытарей на Линду отписывали?
— Э… Не помню. Надо глянуть.
Точильщик глянул — сообщения не было. Более того — при внимательном рассмотрении отчётов (они парные — от точильщика и от приказчика), стало видно, что они писаны одной рукой.
По бересте полу-уставом процарапывать — один набор индивидуальных признаков почерка. Мои люди пишут на бумаге, чернилами, скорописью — тут другой.
— Ребята, а вам не кажется, что нам дезу скармливают?
— А… э… чего?
Николай, Точильщик и Драгун ошарашенно разглядывают меня. Просто не понимают. Ладно эти двое, но Точильщик! Я ж ему рассказывал!
— Эт то, что ты говорил — «радиоигра»? Так тута же… радива-то нет!
— А разница? Есть сообщение. Хоть на чём. На бересте, на бумаге, хоть у медведя на боку лишаем выстрижено. Оно достоверно?