Стробоскоп Панова
Шрифт:
— Ты решила, что я не люблю тебя? Ты хочешь отказаться от свадьбы, освободить меня от данного слова — чтобы я был счастлив? Чтобы никогда не сожалел о том, что женился на тебе?
Луиза Браун, опрокинув табурет, сорвалась с места и хотела выбежать из спальни, но баронет с неожиданной силой схватил её за руку.
— Сядь, — спокойно приказал он, потянув к себе. Девушка послушно опустилась на край кровати. — Выслушай меня. Я знаю, тебя смутило имя Джипси, которое наверняка не однажды срывалось с моих губ в бреду? — Она кивнула. — Ты подумала, что я люблю другую? — Луиза снова кивнула, глядя куда-то в сторону. — И ты решила пожертвовать собой, только чтобы я обрёл счастье? — Заключил жених, улыбаясь. — Глупая девочка, неужели ты думаешь, что я приму твою жертву? Что я добровольно откажусь от такой любви? Я не могу пока сказать, что столь же сильно люблю тебя, но моё
И тут девушка рассмеялась — весело, легко отпуская прочь недавние сомнения и страхи. Баронет привлёк её к себе и, прошептав: «Ты будешь самой красивой невестой», впервые поцеловал в губы...
***
— Вот, собственно, и всё... — Айвен Джошуа Чемберс, барон, человек, держащий в своих руках судьбы миллионов людей, смахнул слезу. — Предвосхищая твои вопросы, скажу — я не кривил душой. Я любил Джипси. Безотчетно, всепоглощающе, но... Сейчас понимаю, что это была любовь разума, а, возможно, и мозга — не моего, того, кибернетического. Кто-то, кажется Гёте, сказал, что счастлив тот, кто, получив знания, сохранил сердце. Мне повезло, моё сердце осталось нетронутым. Тогда, глядя на Луизу, я понял это. Джипси... Луиза... Я не знаю, кто из них будет ждать меня там, по ту сторону добра и зла, между жизнью и смертью... — Он замолчал. Кэтрин почему-то ждала. Чего — сама не знала, но ждала. Продолжения, каких-то слов, хотя бы улыбки. Но старый барон смотрел в окно невидящим взглядом. Не поворачиваясь к спутнице, произнёс — тихо, безразлично:
— Вот он, наш Роузвуд...
Глава 22
— Дедушка, ты знаешь, я совсем по-другому теперь смотрю на наш милый Роузвуд, — Кэти улыбнулась. — Впервые рада, что в городе никогда ничего не меняется. Мне кажется, будто мы сейчас увидим Джейкоба Брауна с женой, их дочь Луизу и того, молодого Айвена.
— Ты права, дорогая, — старик рассеяно посмотрел на внучку, улыбнулся в ответ на её улыбку, вздохнул, — уже столько лет прошло, а каждый раз, подъезжая к поместью, я невольно жду, что на ступенях лестницы, возле парадного входа, меня встретит старый, вечный Эндрю.
Роузвуд предстал взгляду путников, будто списанный с открытки девятнадцатого века. Залитые солнцем черепичные крыши, цветущие сады, яркие вкрапления розовых кустов: белые, жёлтые, красные, тёмные, почти чёрные бордовые, нежные кремовые — они делали городок похожим на палитру художника; квадратная центральная площадь, на одной стороне возвышается шпиль собора святого Патрика, напротив него часовая башня муниципалитета. Тихий, уютный уголок старой, доброй Англии.
— Дедушка, ты только не смейся, но глядя на эту идиллию, всегда хочу спросить: как тебе удалось так удачно законсервировать город? — Старый барон рассмеялся. Кэти лукаво прищурилась и, пользуясь хорошим настроением деда, как бы ненароком, задала ещё один вопрос:
— Надеюсь, ты создал службу слежения за попаданцами? Кто знает, может, в каком-нибудь сопряжённом измерении есть ещё один институт?
— Нет, дорогая, ничего подобного я не делал. Ты забыла, что в моей голове вся информация об этом проекте. Хотя — Вселенная безгранична, и кто знает, что в ней ещё есть?.. Подъезжаем. Я, пожалуй, сойду здесь, прогуляюсь, хочется немного размяться. Ты дай мне знать, когда будешь готова к обеду.
Айвен Джошуа Чемберс стоял, опираясь на трость, ожидая, пока проедет открытый экипаж, в какой они пересели в гостинице, и следующая за ним карета, что везла их большую часть пути. Помахав рукой выглянувшей из-за полога внучке, он медленно пошёл в сторону леса.
«Надо же, сколько лет, а Роузвуд, как это верно подметила Кэти, всё тот же. Хотя, нет,стали чаще ездить паромобили, да и одежда меняется. Моды заметно поворачивают в сторону большей простоты и функциональности. Часто ловлю себя на мысли, что многое в одежде сейчас напоминаетмир Джипси». Проходя по улицам городка, барон Чемберс механически раскланивался со знакомыми и незнакомыми людьми, часто не замечая их лиц. «Как же я стар... — думал он. — Не узнаю многих из тех, кто вежливо желает мне доброго
Айвен Джошуа Чемберс не заметил, как вышел на берег Серпентайн. Река всё так же неспешно несла свои воды, безразличная к людям, к их заботам и горестям, к их радости и счастью. Старик поднялся немного вверх по течению, увидел знакомый мостик и скамейку возле него. Скамейка Полли... Они так и не поженились, два счастливых старика, слишком мало прожили после встречи. Хотя, говорят, что Билли всё же успел сделать ей предложение. Полли умерла вскоре после его возвращения — совершенно счастливой. Увидела своего жениха, молодым и красивым, не замечая морщин на его лице и седины в волосах, и даже не поняла, что сама давно состарилась. Для неё жизнь замерла в день расставания, и глаза вторили сердцу. Билли после смерти любимой тихо таял и через два месяца последовал за ней, а скамейку так и зовут до сих пор скамейкой Полли.
Барон Чемберс тяжело опустился на тёплые, нагретые солнцем доски, упёрся подбородком в сложенные на набалдашнике трости ладони. «Вот оттуда, из-за того дерева, вылетел дисколёт, — вспоминал он, — во время той знаменитой битвы, в которую до сих пор никто не верит, кроме непосредственных участников. Но вот что интересно: Кэти мне поверила — сразу, безоговорочно, хоть и пыталась свести всё к шутке о дешёвом романе. Хотя... не во всём, какие-то мелочи вызывали усмешку, но вот про сопряжённые пространства она выспрашивала с особой дотошностью, и даже не усомнилась, что они существуют. Я как-то не думал, что дар миропроходчества может передаваться по наследству, кто знает? Хотя... если держаться теории о генной памяти, то вряд ли моя внучка получит хоть какие-то крохи из её богатейших запасов. Чтобы включилась память предков, нужно очень сильное потрясение. Как у меня тогда, в детстве, когда заблудился в этом вот лесу. А у Кэти получилось всё слишком быстро и всё сразу. Когда сын и невестка погибли при крушении поезда на Кенсингтонской эстакаде, крошке Кэт не было и полугода. После моей смерти девочка будет страдать, но не слишком. Сильнее будет разочарование, чем горечь утраты. Но — я не буду менять завещание. Пусть всё идёт так, как идёт»...
Старик, убелённый сединами, смотрел на спокойное течение реки. Глаза его светлели, морщины разглаживались, губы улыбались. Сухой, слегка сутулый, сейчас он сидел прямо, расправив плечи и сложив на коленях руки. В траве, у самых ног, валялась упавшая трость. Серпентайн, сейчас тихая, спокойная, была всё так же безразлична, по ровной, едва движущейся глади плыли отражения облаков, сверкали солнечные лучи, серебристо всплёскивала рыба.
«Жизнь, — думал Айвен, — как эта река. Наш путь в этом мире такой же вот „Серпентайн“: тонкой, извилистой змейкой проскальзываем мы по проложенному для нас кем-то другим руслу, или пробиваемся сквозь пески, огибаем камни, падаем водопадами с горных уступов, пробивая свой собственный путь. Мним себя рекой, не понимая, что каждый из нас всего лишь капля в общем потоке. Жар солнца испаряет нас, а время сдувает песок, и след наш стирается, становится ветром и землёй. И моя жизнь тоже капля. Маленькая капля, которую подхватит ручей, отнесёт в реку, а река домчит до моря. И кто я? И где я буду? Где будет моя жизнь? Здесь ли пройдёт, растворившись в воздухе? Или её унесёт в море? Или эту каплю впитает в себя земля? Разве это важно...»...
Он снял шляпу, бросил её на скамью. Воздух, спокойный и сонный летним полднем, будто по заказу, рванул в лицо свежим, порывистым ветром. Счастливо улыбнувшись, старик прикрыл глаза. «Пора попрощаться с этим миром, — думал он, — попрощаться... засиделся я здесь»...
Барон Чемберс посмотрел на ненужную больше трость, подцепив носком сапога, отбросил её в сторону, откинулся назад, положив руки на спинку скамейки. Подняв голову, смотрел, как солнце, попав в лабиринт лепестков цветка, лучом металось по рукояти, пытаясь выбраться. Драгоценная рукоятка сверкала, разбивала солнце на тысячи, десятки тысяч огненных струек и выпускала острыми, длинными лучами.Но набежали тучи — и в миг, лишившись внешнего света, рукоять стала прозрачным камнем, на первый взгляд пустым, полым внутри. Лишь только внимательно присмотревшись, можно было разглядеть идеальные грани лепестков. Перетекающих один в другой, расцветающих. И неподвижных — пока нет солнца...