Ступая по шёлку
Шрифт:
— Нет, Царь Дальних Земель, — спокойно ответила Кьяна, — насилия не было.
— Ты пошла на этот шаг сознательно? Тебя не опоили, не принудили, не заставили силой ублажать тело и дух всадника перед тобой?
— Я делала это добровольно.
— Кьяна? — он вглядывался в глаза женщины перед ним, в которых не было раскаяния, но и блуда, как у лукавых наложниц, тоже не было, — ты понимаешь, ЧТО ты говоришь?
— Да, я понимаю, Царь Дальних Земель.
— Кьяна… у тебя есть муж твой…
— Муж? А есть ли муж у меня, Царь?
— Твой муж жив и в здравии.
— Что ж, я желаю ему много лет жизни, но самой мне жизнь не нужна.
— Тебе не нужна жизнь твоя, Кьяна?
—
— Он муж твой, Кьяна!
— Муж? Муж?! Муж, который приходит в мои покои настолько пьяным, что падает, не дойдя до ложа, и засыпает, извергая смрад по покоям. Муж, которого приводят ко мне в покои стражи, как пленника, заталкивая в двери, а я слушаю его шутки со стражниками. Я молода, Царь, но… муж мой не видит меня. Я поняла, что никогда не растоплю сердце его, оно всегда будет холодно ко мне… Тогда я стала молиться богам и духам, всем, своим и богам Хели, чтобы они послали мне ребёнка, я мечтала найти в младенце счастье своё, в материнстве. Я просто женщина, принцесса я или нет, я просто женщина, я хотела ребёнка — так ли много я хотела? Много?
— Нет, Кьяна, все жёны хотят младенца, — воспоминание о слезах Иримы возникло в памяти Горотеона.
— Но как же боги пошлют мне ребёнка, если муж мой не знает тела моего? Если за всё это время он не познал меня, а я его? Как? Я слушала товарок и служанок, и все говорили, сколь много женщин знает мой муж, с кем он проводит ночи, с кем дни… но никогда со мной! Никогда! Как бы я успокоила сердце своё материнством, если тело моё было так же невинно, как до церемонии? До сегодняшней ночи…
— Твой муж не брал тело твоё, Кьяна?
— Нет!
— Это обязанность мужа, ты должна была выйти на совет и потребовать от него это.
— Я слышала достаточно смешков за своей спиной, Царь, чтобы терпеть и этот позор тоже. Надежда жила в сердце моём, я надеялась, что перед разлукой, перед войной, он захочет дать наследника Линариуму… По пути в Дальние Земли я поняла причину холодности мужа… Ианзэ… он стоял рядом, просто стоял, но сердце моё увидело всё. Она была его наречённой, пока его не женили силой на мне… той, что хуже кухарки в замке Линариума, которая родила уже пятерых детей от разных мужчин. Ведь с ней он проводил ночи, а со мной — нет. Но я женщина, Царь, женщина. Я хотела ребёнка, и тогда я решила, что заберу младенца у Ианзэ. У меня не было точного плана, я не просчитывала, я даже не понимала, куда я побегу с младенцем… и я пришла в её покои, когда она разрешилась, там суетились рабыни, шумели люди, в окнах был виден огонь. Я подошла к Ианзэ, она была так слаба, я могла просто приложить подушку к лицу её и умертвить… но она посмотрела на меня и показала младенца, сказав, что это девочка… Они смотрели друг на друга, Ианзэ и её младенец. Кто я, чтобы решать судьбу их? Просто женщина, чья судьба — умереть бездетной, не знавшей любви мужа, в невинном теле, словно я всё ещё юна…
Потом ворвался мятежник, он был подобен безумцу… Рабыня взяла ребёнка Ианзэ и побежала, меч мятежника прошил рабыню, и истошный крик Ианзэ сотряс дворец твой, Царь… младенец был под телом рабыни. Словно мёртвый… Мятежник кричал, словно дух злой вселился в него, что Царица мертва, что Айола мертва, и шёл на нас, подобно хищному зверю, медленно. Но вбежали всадники и стражи и быстро увели его. У Ианзэ хватило сил перевернуть мёртвую рабыню в платье из шелка… Ианзэ не любит шёлк и отдала свои платья рабыням… и девочка оказалась жива. Меч прошёл рядом, забрызгав её кровью, но младенец был жив.
Элнаил посадил меня на коня и вывез из дворца… если есть закон, по которому можно помиловать его — сделай это, Царь. Если бы я была линариумской девой, если бы я могла выбрать себе мужа — это был бы он, единственный из мужчин, кто когда-либо улыбался мне. Редко. Но я собирала эти улыбки, как жена твоя Айола жемчуг… Я полюбила его, как только может женщина полюбить мужчину, и я бы никогда не была с ним, не познала тела его, никогда бы руки его не коснулись меня, даже вскользь… Я боюсь лошадей и редко бываю на улице, поэтому, только поэтому, я попросила жестом, чтобы Элнаил держал меня, как можно крепче… Но я всего лишь женщина, женщина, оказавшаяся в объятиях мужчины, которого любит… Я поцеловала его первая, он бы не посмел… я не знала, как… но всё было неважно, мятеж, Ианзэ, муж мой Хели, всё не важно, сердце моё пело, дух мой радовался, когда тело моё познало Элнаила. Теперь ты можешь казнить меня, как требует закон Дальних Земель и закон Земель, откуда я родом. Я знала, на что иду, я готова была принять смерть тогда, и я готова принять её сейчас, ты можешь выбрать любой способ казни…
— Любой? Даже если я отдам тебя на растерзание тем воинам, — он махнул в сторону стоявших в отдалении всадников.
— Сколько бы ни длились мои мучения, главное, что они закончатся смертью. Мне ни к чему жить, Царь.
Он внимательно посмотрел на Кьяну, видя её словно впервые. Синие глаза её сверкали и были глубоки, черные волосы вились по плечам, она была выше линариумской девы, бедра её были шире, а грудь пышнее, но ноги… ноги её были длинны. Нижнее платье облегало тело женщины в достаточной степени, чтобы увидеть это.
— Она начала ласкать тебя, Элнаил? — Горотеон перешёл на наречие Дальних Земель.
— Это было насилие.
— Не лги мне, Элнаил, скажи мне, как другу, что вырос с тобой и делил последние капли воды и крохи хлеба.
— Да, Горотеон. Я бы никогда не осмелился… ты знаешь это. Но то, что чувствовал, когда смотрел на Кьяну, даже думая о ней, тот комок, что сжимал сердце моё и не давал выдохнуть, то желание, которое я испытывал лишь от одного взгляда на силуэт её… я не смог не ответить на ласки её.
— Она была невинна?
— Да, до этой ночи она была невинна, она невинна, как младенец. Что-то она слышала, но ни губы её, ни тело не знали мужа…
— Ты бы взял в жёны её, Элнаил?
— Если бы я мог выбрать её, Горотеон… Всё, что я прошу — лёгкой смерти для неё.
— Ты бы взял её в жены, не будь она столь знатна, не будь тело её украшено вязью, а платья каменьями?
— Имеет ли для тебя значение, знатна ли жена твоя, когда ты в покоях её, Горотеон? Когда губы твои касаются её, когда ты увозишь её на коне, и смех её, подобно перезвонам колокольчиков, разносится далеко? Имеет ли для тебя значение, сколь много жемчуга в её волосах, когда она сама жемчужина для тебя, хоть и назвала так лошадь! Я бы взял в жёны Кьяну, будь она дочерью простолюдина и торговки… Я полюбил её, а не каменья на платье её, я проклинаю её происхождение и камни… Камни отвлекали её от доли её, от судьбы. Спроси, нужны ли ей камни, и она ответит, что ей нужно другое… Но я не вправе выбирать. Она — не вправе выбирать. Судьба наша предрешена, прошу тебя, как друга, сделай это безболезненно для неё, я не хочу, чтобы она мучилась… и убей сначала меня, пусть в глазах моих застынет она живой.