Субэдэй. Всадник, покорявший вселенную
Шрифт:
«Только десятая часть войска вернулась домой» [41, с. 159], причем недавние союзники половцы отбирали у беглецов лошадей и одежду. Троих князей монголы взяли в плен. Причем захвачены были сам Великий князь Мстислав Киевский, его зять князь Андрей и Александр Дубровский. Им была устроена почетная, с точки зрения монголов, казнь. Субэдэй и Джэбэ «не допускали и мысли о том, что убийство их послов останется неотмщенным, но… предоставили своим противникам полагающуюся князьям привилегию расстаться с жизнью без крови. Способ, к которому прибегли монголы, был совершенно отвратительным, зверским и обрекал жертвы на длительные мучения. Это было сделано не только из желания доставить монгольским вождям садистское удовольствие, но в качестве предупреждения ждущему их прихода Западу. Пленников связали и уложили на землю, а на них поставили настил, на котором пировали Субудай, Джебе вместе со своими военачальниками, в то время как под ними медленно задыхались князь Мстислав и его союзники» [29,
Из Тверской летописи: «А князей придавили, положив их под доски, а татары наверху сели обедать; так задохнулись князья и окончили свою жизнь» [41, с. 159]. Далее летописец с горечью отмечает недавнюю похвальбу и высокомерие Великого князя, и вспоминал ли задыхающийся под дощаным помостом Мстислав Романович свои слова, которые он сказал в ответ на сообщение ему о приближении монгольских полчищ к русским пределам: «Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика, и Понтийского моря [71] .и реки Дуная, татарской сабле не махать» [41,с. 161].
71
Черное море.
Таков был финал первого столкновения русских и монголов. Впрочем, козлы отпущения за калкинское поражение были найдены. Ими оказались… половцы. Именно они во всем виноваты! Они первые побежали, налетели на русские рати, а те не успели «исполниться», все перемешалось, чем и воспользовался неприятель. Но что там половцы! Виноваты монголы! Субэдэй и Джэбэ «действовали больше дипломатическим коварством и военными хитростями, к которым следует отнести их поспешное отступление вглубь степи, весьма напоминающее известный кочевнический прием „заманивания“ в ловушку, как правило дезориентирующее преследователей» [8, с. 173], пишет С. А. Плетнева. Говоря о дипломатическом коварстве, можно лишь развести руками — зачем послов, кстати несториан, «умучили»? Эх, рыцари! Что же касается дезориентации, то, может быть, Субэдэю нужно было организовать команду, которая ставила бы указательные знаки, куда, сколько и за кем скакать преследователям? Наиболее точно выигрышную тактику, примененную монголами во время их отступления от Днепра до Калки, сформулировал Дж. Уэзерфорд: «Монголы не видели чести в самом процессе сражения, честью для них была победа. В любой войне у них была только одна главная цель — полная и безоговорочная победа. С такой точки зрения, не имело никакого значения, какая тактика применялась против врага, и как именно велись битвы, и велись ли они вообще. Победа, достигнутая благодаря искусному обману или военной хитрости, была тем не менее победой и никак не пятнала чести и храбрости воинов, поскольку в будущем у каждого из них будут еще множество возможностей показать свою удаль. Для монгольского воина не существовало такого понятия, как личная честь, если битва была проиграна. Легенда приписывает Чингисхану такое высказывание: „Вещь можно назвать хорошей только после того, как она закончена“» [16, с. 194–195].
Субэдэй и Джэбэ поставили жирную точку своей победой на Калке в первом акте военного противостояния между Востоком и Западом. Равноценный реванш за это поражение русские возьмут лишь в 1378 году на Воже и в 1380 году на Куликовом поле. Через сколько же неудач и поражений нужно будет еще пройти, прежде чем у них появятся полководцы, способные противостоять военной машине, запущенной в начале XIII столетия Чингисханом? Действия князя Мстислава Удалого, первым побежавшего с поля боя, с полным основанием можно назвать предательством, когда он, как пишет тверской летописец, убегая «раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам едва убежал в Галич» [41, с. 159].
Советская историография, скрипя зубами, все-таки признала, что «монголо-татары в битве на Калке обнаружили высокое воинское искусство» [43, с. 7]. В нынешнем же понимании исторического процесса, отдавая честь русским воинам, сражавшимся мужественно и самоотверженно, приходится признать, что появившийся у границ Европы монгольский всадник, испивший славу победы, ведомый чингисхановой идеологией и выдающимися полководцами, становился гегемоном евразийского пространстваи уже не мог не вернуться сюда.
Глава шестая. Возвращение
Победно завершив войну в южнорусских степях, Субэдэй и Джэбэ стояли «на костях» [72] еще какое-то время, собирая трофеи и подсчитывая потери, а собирать и подсчитывать было что. Разгромленное русско-половецкое войско, насчитывавшее в своих рядах несколько десятков тысяч воинов и возглавляемое определенным количеством князей и ханов, само по себе являлось огромной добычей. Монголы, которые захватили казну, принадлежавшую военному руководству союзников, мародерствовали по всей степи, обирая убитых, снимая брони, оружие, да что там говорить — сапоги и верхнюю одежду. Табуны лошадей и «скотские
72
На поле минувшей битвы.
Однако у победителей кроме приобретении были потери в живой силе, и достаточно существенные, недаром в «Юань Ши» говорится о сражении на Калке как о кровопролитнейшем [12, с. 241–242]. Нет оснований полагать, что русские и половцы так просто дали себя уничтожить, не взяв ничего взамен, скорее всего, кошун Субэдэя потерял 10–15 тысяч бойцов.
Все это заставило «свирепых псов», хотя они и подтвердили в очередной раз свой статус непобедимых, задуматься о дальнейших действиях, так как оба тумена, бывшие в их распоряжении, отныне равнялись численности одного полнокровного либо ненамного превосходили его, плюс некоторое количество примкнувших к ним из так называемого «третьего тумена». Таким образом, после калкинского триумфа в распоряжении Субэдэя и Джэбэ осталось около 15 000 всадников, обремененных огромной добычей и находящихся в более чем тысяче километров от ближайших монгольских чамбулов, которые могли оказать им поддержку. Пора было задуматься и о возвращении в ставку Чингисхана, однако его полководцы должны были выполнить оставшуюся часть запланированных военных и разведывательных мероприятий. Эти мероприятия затянутся до конца 1223 года и заслуживают внимательного рассмотрения.
Итак, заняв левобережье Днепра и став там абсолютными властителями, монголы предприняли несколько вылазок на другой его берег, благо, что брод у Варяжского острова был им известен по переправе через него русских. Но эти вылазки преследовали чисто практическую цель, а именно, убедившись в том, что с запада им ничего не угрожает, Субэдэй повел свой корпус вверх по Днепру и, перейдя через половецкий вал, вторгся в пределы Руси. Пострадали Переяславское и Новгород-Северское княжества, «жители городов и сел выходили навстречу пришельцам с крестами, молили о пощаде, но бесполезно. Пришельцы уничтожали жителей, города и села сжигали. Кошун двигался, к счастью, узкой полосой, там, где он прошел, оставались пепелища, слеталось воронье» [27, с. 51]. Но долго в русских землях монголы не задержались, повернули обратно, и до Киева они не дошли, ограничившись Новгородом Святополковым. Можно сказать, что приказ Чингисхана был выполнен. Кроме того, необходимо отметить, это непродолжительное вторжение преследовало и цель мести все за тех же убитых Мстиславами Киевским и Галичским послов, так как по монгольским законам виновными считались не только непосредственные участники гостеубийства (послоубийства), но и их родственники. В данном случае в качестве родственников выступали ни в чем не повинные селяне и горожане южных русских княжеств. «Немного» пограбив и «немного» убив, монголы покинули Русь. Пока что…
Оказавшись опять в пределах Дешт-и-Кипчак, Субэдэй и Джэбэ вновь начали «сортировать» свое войско, готовясь к длительному и опасному походу. Его покидали не только раненые, могущие быть обузой в пути, но и те искатели легкой наживы, которые сражались на стороне монголов. Впрочем, Субэдэй, как абсолютно трезвомыслящий политик, намеревавшийся впоследствии вернуться в эти места, оставлял их здесь как «пятую колонну», вручая их вождям охранные пайцзы на случай будущей встречи с чингисовыми военачальниками. В конце лета монголы двинулись на северо-восток вдоль границ Руси. По пути они, как и прежде, кровавили свои мечи о половцев, повергнув в хаос их степную столицу Шурукань [73] . Далее, примечая реки, озера, лесные дороги, а также городки и селенья — мордвы, буртасов и прочих, они подошли к пределам государства, являвшегося в ту эпоху своеобразным «амортизатором» между Востоком и Западом. Этим государством была Волжская Булгария, региональная держава, прибравшая к своим рукам Волжско-Камские речные пути, успешно конкурирующая с Великим княжеством Владимирским на западе и кочевниками востока и юга.
73
Близ нынешнего Харькова.
«По вере булгары были магометанами — в 922 году их царь Алмуш принял ислам, побудил к тому же своих подданных и стал „младшим братом“ багдадского халифа. Именно в этом году из Багдада пришло большое посольство, и его секретарь Ахмед Ибн-Фадлан оставил интереснейшие записки, сохранившиеся до нашего времени: „Путешествие Ахмеда Ибн-Фадлана на Волгу“.
Естественно, Булгария была не степным кочевьем, а „страной тысячи городов“, как ее называли иностранные книжники. Городов, конечно, было гораздо менее тысячи, но это несущественно. Главное, что это было государство — черная и цветная металлургия, обработка металлов, ювелирное, гончарное, кожевенное ремесло, резьба по дереву, камню и кости. Волжские булгары, факт исторический, первыми в Европе стали выплавлять чугун. Именно в Булгарии русские князья в неурожайные годы закупали зерно.