Суд королевской скамьи

Юрис Леон

— Я предполагаю, что доктора Тесслара не было в операционной, — заявил Дикс.

— Он был там, — тихо сказал профессор Шалом.

16

Через несколько секунд после того, как чешским национальным гимном в полночь закончились передачи телевидения, Арони поднял трубку, отвечая на телефонный звонок.

— Пройдите через сквер у Национального музея. Вас будут ждать около статуи.

Хотя уже миновала полночь, с улицы все еще доносились звуки музыки и смех. Как долго еще

будут смеяться в Чехословакии? Арони попытался представить, какая судьба его ждет. Конечно, в полицейском управлении они детально обсуждали цель его появления в Праге. После таинственной смерти Катценбаха и этот город стал опасен.

Прямо перед ним притормозила машина, и дверца ее открылась. Он расположился рядом с молчаливым охранником. Рядом с водителем на переднем сиденье сидел Иржи Линка. Молча они пересекли Карлов мост и подъехали к неописуемо огромному зданию на Кармелитской, где у входа была вывеска «Управление археологических исследований». Но все в Праге знали что тут размещалось управление тайной полиции.

В обширном мрачном кабинете стоял длинный стол, крытый зеленым сукном. Торец комнаты был украшен привычными иконами — портретом Ленина, которого вряд ли можно было счесть героем чешского народа, и изображениями сегодняшних лидеров Ленарта и Александра Дубчека. Арони прикинул, что портреты последних не так долго провисят на этой стене.

Браник меньше всего походил на полицейского. Он был худ, раскован и добродушен.

— Вы все еще занимаетесь делами, Арони? — Я всего лишь держу руку на пульсе времени.

Кивком головы Браник дал понять остальным, что все они, кроме Линки, могут оставить их, и приказал принести напитки.

— Во-первых, — сказал Арони, — вы должны поверить мне на слово, я тут оказался по сугубо частному делу. Я не собираюсь вмешиваться в дела вашего правительства, собирать деньги и ни с кем не буду вступать в контакт.

Браник аккуратно вставил сигарету в длинный мундштук и прикурил от отнюдь не пролетарской золотой зажигалки. Он понимал, что Арони вынужден был сказать нечто подобное, если он не хочет кончить свою жизнь в реке, как Катценбах.

— Мое дело имеет отношение к процессу в Лондоне.

— Какому процессу?

— Тому самому, о котором сегодня говорится на первых страницах всех пражских газет.

— Ах, этот...

— И есть серьезные опасения, что Кельно может выиграть его, если не появится некий важный свидетель.

— И вы считаете, что этот человек в Чехословакии?

— Не знаю. Мое пребывание здесь — это последняя отчаянная попытка найти его.

— Я ничего не обещаю, — сказал Браник, — кроме того, что готов вас выслушать.

— В силу очевидных причин еврейский народ не может позволить себе проиграть это дело. Поражение будет воспринято как оправдание гитлеровских зверств. Вы нередко проявляли благородство по отношению к нам...

— Придержите красноречие, Арони, и предоставьте мне факты.

— В свое время недалеко от Братиславы жил парень двадцати с небольшим лет по имени Эгон Соботник. По отцу он был евреем, и эту же фамилию носили двадцать или тридцать членов его большой семьи. Большая часть

ее погибла. Соботник был отправлен в Ядвигу, где работал медрегистратором в хирургическом отделении, вел записи. Он близко знал Кельно и, вернее всего, видел его чаще, чем все остальные. Я обратился в Израиле в чешскую ассоциацию, и только несколько дней назад удалось найти его дальнего родственника по фамилии Кармел. Он должен был бы носить фамилию Соботник, но, как вы знаете, многие иммигранты меняли свои фамилии на еврейские. Разрешите? — спросил Арони, кивая на пачку сигарет,

Браник пододвинул ему свою золотую зажигалку, и старик закурил.

— Кармел поддерживал переписку с двоюродной сестрой, некоей Леной Конской, которая по-прежнему живет в Братиславе. По данным Кармела, ей удалось скрыться от немцев в Венгрии, где она изображала из себя христианку. Какое-то время вместе с ней скрывался и Эгон Соботник, но гестапо нашло его. Могу добавить, что он был членом подполья в Ядвиге и вел записи обо всем, что делал Кельно. — Сигаретный дым в комнате уплотнился, когда к курящим присоединился и Линка. — Известно, что ему удалось выжить в лагере.

— И вы считаете, что он по-прежнему в Чехословакии?

— Это всего лишь предположение, но можно допустить, что он вернулся в Братиславу, где постарался установить связь со своей сестрой Леной Конской.

— Почему же он исчез?

— На этот вопрос может ответить только Эгон Соботник, если он еще жив.

— И вы хотели бы увидеться с этой женщиной? — Да, и если она сможет пролить свет на ситуацию и мы найдем Соботника, то хотели бы немедленно переправить его в Лондон.

— Это довольно сложно, — сказал Браник. — Мы не высказываем официального отношения к этому процессу, и ситуация с евреями довольно запутанная.

Арони в упор посмотрел на Браника, и тот не мог не ответить на этот вызов.

— Нам нужна помощь, — сказал Арони. — А в таких делах помощь может быть взаимной. Может быть, когда-нибудь она и вам понадобится.

И это «когда-нибудь» может наступить довольно скоро, подумал Браник.

Еще до рассвета они выехали из Праги, а затем повернули на юг, к зеленым долинам Словакии. Линка сидел, привалившись, плечом к задремавшему Арони. Первые проблески солнца упали на далекие очертания Братиславского замка, увенчанного четырехугольными башенками, который нависал над Дунаем в том месте, где сходились границы Австрии, Венгрии и Чехословакии и где размещалась закрытая со всех сторон единственная крупная гавань Чехословакии.

Вскоре после полудня машина остановилась около дома на Мытной, 22. На дверях квартиры номер четыре было имя Лены Конской. Женщина, которой на вид было шестьдесят с небольшим, осторожно приоткрыла перед ними дверь. С первого же взгляда Арони понял, какой красавицей она была двадцать, пять лет назад, когда ей приходилось жить по подложным документам. Да, женщин из Братиславы никогда нельзя было ни с кем спутать.

Линка представился. Она насторожилась, но страха не выказывала.

— Я — Арони из Израиля. Мы приехали к вам по очень важному делу.