Суд королевской скамьи
Шрифт:
17
— Милорд, наша следующая свидетельница будет давать показания на итальянском языке.
Ида Перетц, полная, скромно одетая женщина, смущаясь, вошла в зал суда. Шейла Лем, сидящая за столом адвоката, ободряюще показала ей поднятый большой палец, но та не заметила этого жеста. Пока итальянский переводчик приносил присягу, она обвела глазами зал суда и заметно успокоилась, когда увидела в задних рядах зрителей молодого человека, примерно
Она принесла присягу на Ветхом Завете и назвала свое девичье имя.
— Кардозо из Триеста.
— Можете ли вы рассказать милорду и присяжным, когда вы оказались в Ядвиге и при каких обстоятельствах?
Растерянный обмен репликами между Идой Перетц и переводчиком затянулся, и было видно, что тот смущен.
— Возникли какие-то проблемы? — осведомился Энтони Гилрой.
— Милорд, родной язык мадам Перетц не итальянский. Он настолько перемешан с другими языками, что, боюсь, я не смогу обеспечить точный перевод.
— Она что, говорит по-югославски?
— Нет, милорд. Она использует какую-то смесь наречий, нечто вроде испанского, которого я не знаю.
Из заднего ряда зрителей Абрахаму Кэди была отправлена записка; он передал ее О'Коннору, который, посовещавшись с Баннистером, поднялся с места.
— Можете ли вы прояснить, что тут происходит? — обратился к нему Гилрой.
— По всей видимости, милорд, миссис Перетц говорит на ладино. Это средневековое испанское наречие, в какой-то мере напоминающее идиш по отношению к немецкому. На этом языке говорили в некоторых еврейских общинах Средиземноморья.
— Так мы можем найти переводчика с ладино и пригласить данного свидетеля попозже?
К О'Коннору полетела еще одна записка.
— Моему клиенту приходилось лично сталкиваться с ладино, и он говорит, что в наши дни он считается очень редким языком и, скорее всего, в Лондоне может не оказаться переводчика. Тем не менее в зале суда находится сын миссис Перетц, который всю жизнь общался с матерью на этом языке и готов оказать содействие в переводе.
— Не будет ли этот джентльмен так любезен предстать передо мной?
Сын Абрахама Кэди и подопечный Адама Кельно увидели почти своего сверстника, молодого человека типично итальянской внешности, который, протолкавшись среди стоящих посетителей, встал перед судейским столом. С балкона наверху сын ван Дамма также видел, как юноша неловко поклонился судье.
— Ваше имя, молодой человек?
— Исаак Перетц.
— Говорите ли вы по-английски?
— Я студент Лондонского экономического колледжа.
Гилрой тут же повернулся к местам прессы.
— Я должен потребовать от вас, чтобы данный разговор не получил отражения в прессе. Вне всякого сомнения, эту леди легко будет опознать. И я хотел бы объявить небольшой перерыв, чтобы обсудить ситуацию. Сэр Роберт, не будете ли вы столь любезны проследовать в мой кабинет с мистером Баннистером, с миссис Перетц и ее сыном?
Они
— Если это удовлетворит вашу честь, — сказал сэр Роберт, — мы не против, чтобы мадам Перетц изложила свои показания прямо здесь, и мы не сомневаемся, что ее сын обеспечит нам точный перевод.
— Меня главным образом беспокоит не это. Первым делом, стоит проблема опознания, но оно будет тяжелым испытанием для них двоих. Молодой человек, в полной ли мере вы знакомы с несчастьем, постигшим в прошлом вашу мать?
— Я знаю, что усыновлен ею и что над ней в концлагере проводили эксперименты. Когда она написала, что ей предстоит давать показания в Лондоне, я посчитал, что она должна сделать это.
— Сколько вам лет?
— Девятнадцать.
— Уверены ли вы, что можете говорить на эти темы со своей матерью?
— Я должен.
— Но вы, конечно, понимаете, что очень скоро все станет известно в вашем колледже, да и в Триесте.
— Моя мать не стыдится того, что с ней было, и я не собираюсь ничего скрывать.
— Понимаю. И вот еще что... я хотел бы удовлетворить свое любопытство. Ваш отец, должно быть, очень умный человек? Студент из Триеста — не столь уж частое явление здесь.
— Мой отец — простой торговец. Родители очень надеются, что я смогу остаться в Англии или Америке, и не покладая рук трудились, чтобы я мог учиться.
В зале суда снова воцарилась тишина, когда Исаака Перетца привели к присяге и он встал за стулом матери, положив руку ей на плечо.
— Мы учитываем степень родства между свидетелем и переводчиком и то, что он не профессиональный специалист по переводу, но надеемся, что сэр Роберт проявит снисходительность.
— Конечно, милорд.
Томас Баннистер встал.
— Можете ли прочитать номер, вытатуированный на руке вашей матери?
Юноша привел его по памяти, даже не глядя на руку матери.
— Милорд, большая часть показаний миссис Перетц полностью совпадает с рассказами миссис Шорет и миссис Галеви, но, если мой ученый друг не возражает, я хотел бы коротко восстановить их.
— Не возражаю.
Снова была заслушана уже знакомая история.
— И вы уверены, что присутствовал доктор Тесслар?
— Да. Я помню его руку, гладившую меня по голове, когда мне казалось, что с лампы наверху капает кровь. Восс говорил по-немецки, он все повторял «махт шнель», то есть — быстрее, быстрее! Он говорил, что хочет порадовать Берлин сообщением, сколько операций может быть сделано за день. Я немножко знала польский от своего дедушки и понимала, когда доктор Тесслар спорил, говоря, что инструменты надо стерилизовать.