Суд королевской скамьи
Шрифт:
— Вы были в полном сознании?
— Да.
— Дни, когда доктор Вискова и Тесслар выхаживали их, спасая от гибели, отчетливо отпечатались в памяти.
— Хуже всего было моей сестре-близнецу Эмме и Тине Бланк-Имбер. Я никогда не забуду, как плакала и кричала Тина, прося воды. Она лежала рядом со мной и истекала кровью.
— Что произошло с Тиной Бланк-Имбер?
— Не знаю. К утру она исчезла.
— Можете ли подтвердить, что, если доктор Кельно в самом деле посещал вас в бараке, он находил вас в веселом настроении?
— Веселом?
— Он
— Господи, мы же умирали.
— И вам было не до веселья?
— Эта невозможно себе представить.
— Когда вы и ваша сестра снова приступили к работе на военном заводе?
— Несколько месяцев спустя после операции.
— Можете ли вы подробнее рассказать об этом?
— И капо, и эсэсовцы на заводе были особенно жестоки. Ни я, ни Эмма так и не смогли оправиться полностью. Нам с трудом удавалось дотянуть до конца дня. Затем Эмма стала терять сознание прямо на рабочем месте. Я выбивалась из сил, сходила с ума, пытаясь спасти ее. У меня ничего не было, чтобы дать капо взятку, ну совершенно ничего, и я никак не могла спрятать сестру. Я могла только сидеть рядом с ней, поддерживая ее и часами убеждая не падать духом и заставляя что-то делать, чтобы у нее двигались руки. Так длилось несколько недель. В конце концов она потеряла сознание, и мне не удалось привести ее в чувство. Вот... и они забрали ее... в Ядвигу-Западную, где она и была сгазована.
Слезы текли по пухлым щекам Иды Перетц. По залу пронесся шепот, а потом все стихло.
— Я могу объявить небольшой перерыв сказал судья.
— Моя мать хотела бы продолжить, — возразил юноша.
— Как пожелаете.
— Затем после войны вы вернулись в Триест и вышли замуж за Иешуа Перетца, владельца магазина?
— Да.
— Мадам Перетц, мне очень неудобно задавать вам следующий вопрос, но он представляет для нас большое значение. Произошли ли какие-нибудь физические изменения в вашем организме?
— Я нашла итальянского доктора, который проявил ко мне большой интерес, и после года лечения у меня возобновились менструации.
— И вы смогли забеременеть?
— Да.
— И что было дальше?
— У меня случилось три выкидыша, и доктор предположил, что мне лучше изъять и другой яичник.
— Давайте теперь проясним всю ситуацию. Оба ваших яичника подвергались облучению, не так ли?
— Да.
— По пять или десять минут. Правильно?
— Да.
— Но, несмотря на облучение, можно предположить, что яичники сохранили свою жизнедеятельность.
— Мои органы не погибли.
— Значит, фактически в ходе операции у вас был изъят здоровый яичник?
— Да.
Сэр Роберт Хайсмит ощутил, какое настроение овладевает присутствующими. Он перекинул записку Честеру Диксу: «Возьмите на себя перекрестный допрос и ни в коем случае не запугивайте ее».
Взявшись за дело, Дикс заставил свидетельницу признать, что она не может с точностью сказать, оперировал ли ее Адам Кельно.
— Вы и ваша мать можете быть свободны, — сказал Гилрой.
Когда женщина
18
Когда приносил присягу сэр Френсис Уодди, в зале наступило заметное облегчение. Он был спокойным, уверенным человеком, который пользовался привычным для всех языком.
Поднялся Брендон О'Коннор.
— Сэр Френсис, вы член Королевского медицинского общества, член Королевского хирургического колледжа, член Общества рентгенологов, профессор терапевтической рентгенологии Лондонского университета, директор Уэссекского медицинского центра и директор Института радиотерапии.
— Совершенно верно.
— И к тому же, — с ударением сказал Брендон О'Коннор, — за три десятилетия выдающихся трудов вы были удостоены рыцарского звания.
— Да, я был удостоен этой чести.
— Итак, вы зачитали заявление, из которого можно сделать вывод, что если яичко или один из яичников подвергается жесткому облучению, особенно в руках неопытного техника, то другое яичко и другой яичник, скорее всего, тоже будут поражены.
— Вне всякого сомнения, особенно если речь идет о яичках.
— И что если хирургу приходится извлекать пораженные яички или яичник, то в интересах пациента необходимо извлечь оба.
— Если есть для этого основания, но в данном случае я считаю, что они были довольно беспочвенными.
— И если яички или яичники подверглись воздействию рентгеновских лучей, будь то в 1943 году или сегодня, есть ли какие-то основания считать, что это может привести к возникновению раковой опухоли?
— Ни малейших, — коротко ответил сэр Френсис.
Присяжные обратились в слух. Лицо Адама Кельно исказила гневная, гримаса.
— Ни малейших, — повторил О'Коннор. — Но, конечно, сэр Френсис, среди медиков могут быть различные точки зрения на данный, предмет.
— Ну, уж конечно, не в сорок третьем году и нигде в медицинской литературе, с которой мне довелось знакомиться.
— Следовательно, идет ли речь о 1943 годе или о сегодняшнем дне, нет никаких медицинских оснований для ампутации этих органов, подвергавшихся облучению.
— Абсолютно никаких.
— Вопросов больше не имею.
Сэр Роберт Хайсмит, оправившись от такого афронта, стал совещаться с Честером Диксом. Тот зарылся в кучи бумаг, а сэр Хайсмит с горькой улыбкой на лице приблизился к возвышению для свидетелей.
— Сэр Френсис, давайте представим себе, что два десятилетия назад в Центральной Европе опытный хирург, оказавшись в концентрационном лагере, лишился возможности следить за прогрессом медицины. Внезапно он сталкивается с серьезной проблемой радиационного поражения. Могла она вызвать у него обоснованные опасения?
— Весьма сомневаюсь.
— Добавим к тому же, что он не рентгенолог и ситуация серьезно беспокоит его.
— В то время существовала, скорее, серьезная недооценка опасности радиационного поражения.