Суд Рейнмена
Шрифт:
Участковый, вялый, рыхлый, ленивый, в сорок лет уже почти лысый, откровенно зевая в лица посетителям, отказал в заведении уголовного дела.
– Сами понимаете, — протянул он, — правонарушители не подсудны по возрасту. Ну, вызовем мы их, проведём разбирательство, а осудить их не смогут. Ну, отправят в спецшколу… Так они оттуда придут и ещё хуже отомстят. Вон в Южном районе был случай: жиличка заявила на соседского пацана, что он стены в подъезде исписал, так он её вечером с работы подкараулил и — ножом. Так что для вашей же безопасности не советую…
–
Участковый побагровел ещё больше и что-то забубнил про оскорбление при исполнении, штраф и психическую неуравновешенность теперешних подростков, а Павлик, резко побледнев, вскочил и со словами «Не волнуйтесь, больше мы вас напрягать не будем!» выбежал из кабинета.
Наскоро извинившись за сына, Ирина Андреевна поспешила следом и догнала Павлика уже дома.
Сын лежал на кровати, терзая пальцами покрывало и отвернувшись к стене. Мать обнимала его, гладила по плечам, по спине, пыталась говорить какие-то слова успокоения, но мальчик ни на что не реагировал и даже не пошевелился.
– Если бы он тогда заплакал, закричал, начал бы вещи на пол бросать, мне было бы легче, — вздохнула женщина. — А он молчал, и глаза у него были совершенно сухими, только горели, как угольки. И это меня сильнее всего напугало. Если человек хочет плакать, но не может, это страшнее всего.
… У подростка поднялась температура. Почти силой стащив сына с кровати, Ирина Андреевна велела ему выпить аспирин и лечь в постель. Когда она через полчаса зашла к нему, Паша всё с теми же сухими глазами сел в постели и сказал:
– Ничего, мама, всё нормально. Ладно, раз менты не хотят с Толькой связываться, я сам справлюсь. Или меня тоже пырнут ножом в подъезде, или эти уроды перестанут тут вонять.
– Что ты такое говоришь? Паша, не вздумай! — испугалась мать, но мальчик отвернулся лицом к стене, натянул на голову одеяло и задышал, как глубоко спящий человек.
Через два дня Павлик записался в секцию кикбоксинга, которую вёл маленький черноглазый, совершенно седой, но невероятно быстрый и ловкий учитель-японец. На тренировках подросток проводил не два, а четыре часа трижды в неделю, пропадал на школьном стадионе, всю зиму купался в море, каждое утро отмахивал бегом по четыре километра, дома отжимался, постоянно наращивая нагрузку, выжимал гантели по семь килограммов, дважды в день принимал холодный душ и уже через год из хилого подростка с тонкими сутулыми плечами превратился в крепкого загорелого юношу с рельефной мускулатурой и с блеском прошёл аттестацию на Чёрный пояс.
В этот день он, едва придя с аттестации, сразу же направился к беседке, облюбованной компанией Тольки Робокопа с компанией. Весь этот год Толька не решался снова «подкатиться» к Павлику. Он сам испугался, когда узнал, что после «разговора» «должник» оказался в больнице. Нарываться на «мокрое дело» «бригадир» боялся. Как и все ему подобные, Толька был трусоват. Ему нравились истории о крутых «бригадирах» и ворах в законе, но сам он до дрожи боялся попасть на шконки. Он знал, что делают зеки на зоне с пацанами, пришедшими с «малолетки» и поэтому решил что лучше оставить Уланова в покое, плательщиков достаточно и без него, фиг с ним, раз такой дохлый. А в этот день Павел пришёл сам.
Толькины дружки уже через десять минут разбежались, подвывая от страха и размазывая сопли по разбитым физиономиям. Толька, войдя в раж, начал размахивать «финкой». Один раз он полоснул Павлика по плечу… В больнице у Робокопа констатировали перелом позвоночника, и из больницы Толька отправился прямиком в санаторий для инвалидов. И Толька, и его «колдыри» потом сказали участковому, что били их какие-то «бичи», которые пришли выпить в их беседке. Назавтра после потасовки Павлик прихватил на школьном дворе Игоря, одного из Толькиных дружков, и тихо сказал:
– Слушай, падали кусок, вы вчера в последний раз рыпались. И чтоб от меня, моих предков и сеструхи на пушечный выстрел держались. Увидите — сворачивайте десятой дорогой и здоровайтесь вежливо. А то будет то же, что с вашим Робокопом зашибленным. У вас ведь заведено, что кто сильнее, тот и наводит порядок, так вот, вчера вы видели, что я не лох слюнявый. Сам запомни и всем передай: я только один раз предупреждаю! Всё понятно?
– Понятно, — пугливо пробормотал Игорь, втягивая голову в плечи и прикрывая разбитый накануне нос. Получить ещё раз ему не хотелось.
– Вот и усеките. Вам больше никто ничего не должен, а Робокопу должок я вчера с процентами отдал. И если ещё высунетесь, то поймёте, что вчера только цветочки были.
Теперь осиротевшая шпана действительно старалась держаться как можно тише. Никому не хотелось второй раз схлестнуться с Улановым, который из лоха неожиданно превратился в реального пацана. Павлик продолжал заниматься кикбоксингом и тяжёлой атлетикой, к двадцати годам стал одним из лучших бойцов Региона и не упускал случая круто разобраться с хулиганами, воинствующими неформалами и даже более серьёзными противниками. Мысль о том, что такие, как Толька, неуязвимы перед законом, но не смогут противостоять по-настоящему могучему противнику не оставляла его. И Паша продолжал тренироваться, удлиняя, усложняя тренировки и беспрерывно совершенствуя мастерство.
– Он прощать обиды не умеет, — заключила Ирина Андреевна. — И очень остро всё воспринимает. Так бывает с людьми, которые прошли войну или пережили жестокую несправедливость. Паша не повредился умом, он здоров. И он человек слова. Он тогда обещал: хулиганы в нашем дворе больше беспредельничать не станут, и так и сделал.
Глава 32.
ЯСНЫЙ ДЕНЬ, ДОЖДЛИВАЯ НОЧЬ
Синдия зашла в комнату и с порога услышала пулемётный стук клавиатуры. Павел сидел перед компьютером, и на белом поле монитора одна за другой выбегали строчки.