Суд Рейнмена
Шрифт:
– А кто подговорил его и компанию заявить в милицию о драке с незнакомыми «бичами»?
– Ты и в воскресенье как на службе, — рассмеялся Павел, — стараешься докопаться до всего. Они сами друг с другом сговорились. Почему? Потому же, из-за чего участковый год назад маме отказал в возбуждении дела: любой суд даст мне минимальное наказание по возрасту, и со двора я никуда не денусь.
– То есть они боялись, что ты их снова изобьёшь?
– Скорее всего. Вот и решили спихнуть вину на незнакомых пьяниц. А Толька первые два месяца в больнице не очень-то мог разговаривать, а когда оклемался, дело уже закрыли, а ему самому не хотелось шум поднимать. Ведь тогда бы ему пришлось объяснять, с чего я на него набросился, откуда у меня порез на руке и откуда у него незарегистрированное холодное оружие взялось. А ему и ответить было бы нечего. Вот он и промолчал заодно с «корешками». А как там ваш «герой»? Не проявлялся снова?
– После Вурсовской — нет.
– А жаль. Сегодня, когда мы шли на шхуну и ты отошла за мороженым, я заметил возле книжной палатки двух «синяков», которые виноград продавали. Торговля у них шла не супер, и они от скуки своих жён обсуждали, крыли их на все буквы. Видят, что в книжной палатке девушка сидит, интеллигентная, не какая-нибудь шалава, которая ещё и вышла бы с ними похихикать, и все равно уселись и распустили языки. Вот кого бы я прибил и не раскаивался бы. Так я к ним подошёл и предложил заткнуться и убраться по-хорошему, пока их не заткнул и не убрал я. Они меня правильно поняли и поспешили слинять. А попробовали бы нарываться, я бы с ними не так поговорил. Совсем как тот урод, который моего дядю в кафе ножом ударил. Храбрые они жёнам кости мыть, а от меня драпанули так, что чуть товар свой не растеряли. Невелика была бы потеря для общества, окажись вместо меня там ваш «человек дождя»!
Павел раздражённо фыркнул и заключил:
– Так завожусь из-за них! Ладно, замяли. Ужинать будем?
После ужина Синдия вернулась в свою квартиру. Накануне начала рабочей недели она предпочитала ночевать у себя.
Из магнитофона так и не был вынут недослушанный диск Валерия. Пакет, в котором ещё вчера оставалась горсть чипсов, валялся пустой под креслом. Мелкие жёлтые крошки на усатой мордочке старательно умывающегося на диване Джеймса красноречиво говорили, что кот решил разнообразить свой рацион забытым лакомством хозяйки.
Синдия включила магнитофон, дослушала последние пять песен на диске, выкурила сигарету и, взглянув на часы, пошла принять душ.
Когда она легла в постель, кот привычно устроился у неё в ногах.
– Только не вздумай разбудить меня на рассвете, — строго сказала ему Синдия. — я встаю ровно в полвосьмого, и не раньше, потому что в отличие от некоторых присутствующих здесь я не могу потом поспать часа два днём! Так что завтракать будешь не раньше чем я!
– Мряк, — сонно ответил кот, лениво шевельнул пушистым хвостом и заснул.
Раскат грома ударил с такой силой, что комната содрогнулась, а у кровати чуть не отлетели ножки. На мгновение показалось, что это был настоящий взрыв.
Рейнмен рывком сел в постели, настороженно оглядываясь и сжимая руками простыню, которой укрывался жаркими ночами вместо одеяла.
За окном что-то шумно ворочалось, как будто дюжина пустых железных бочек катилась по ухабистой штольне, потом затрещало, сверкнуло зеленовато-белой вспышкой — и снова ударило, ещё громче, чем в первый раз, а потом треск и ворчание, предвещающие третий раскат, заглушил пулемётный треск обвального ливня.
Рейнмен вылез из постели, надел халат, подошёл к окну, дёрнул шнурок жалюзи и увидел за окном сплошную отвесную стену воды, заливающую всю улицу.
Он снова закрыл жалюзи и вернулся в постель, надеясь, что сможет снова уснуть. Раньше он, проснувшись дождливой ночью, уже не спал до утра. Но сейчас он чувствовал, что его снова клонит в сон. Он повернулся набок, натянул простыню на голову, закрыл глаза, расслабился. Через некоторое время ему показалось, будто кровать под ним покачнулась и поплыла, а стук дождя начал расплываться и доносился как сквозь вату…
– Иди сюда, …, …, …!!!
Гнусавый вой из переулка мгновенно разбил дремоту, как молоток — хрустальную вазу и отозвался яростной болью в голове. Рейнмена снова подбросило в постели. Даже в такой ливень эти сорняки болтаются по улицам! Может, они уберутся или хотя бы заткнутся?..
– Да … от меня, …, …!!!
Подонки. Двое подонков. «Ненавижу этих сволочей!» — он снова выскочил из постели и стал одеваться, зная, что если будет и дальше просто лежать, давясь своей яростью, и не даст ей выхода, то боль замучает его. На всякий случай в карман своей одежды он положил маску и нож.
Выходя из квартиры, он по привычке старался держаться в тени, хотя на своей площадке ему было незачем прятаться: в этом доме на каждом этаже было всего по две квартиры с отдельным выходом на лестницу. Но сейчас он воспользовался вентиляционной шахтой, именно тем путём, которым он предпочитал выходить из дома, когда шёл вправить кому-то мозги или обезвредить ещё один «сорняк».
Асфальт уже скрылся под водой. По тротуарам и мостовой бежала целая река, в которой сразу же утонули его кроссовки. Он туже затянул завязки капюшона, под который на всякий случай уже натянул маску и направился к переулку, где не затихали пьяные вопли.
Один из спорщиков уже в десятый раз посылал оппонента на три любимые буквы, а тот весьма грубо сообщал, как его всё достало, особенно — собеседник.
Рейнмен шёл в тени домов, не попадая в конусы света редких фонарей и сжимая в ладони рукоять нового ножа. Прежний кинжал пришлось утопить на Изумрудном пляже. Жалко, конечно, но это было необходимо, не мог же он выходить из воды с ножом, и незаметно спрятать его не было возможности. Пришлось расстаться с верным оружием. А новый нож ничем не хуже, он уже был испытан в деле на Большой Приморской улице, на заднем дворе «Омеги», и сейчас тоже поработает.
А вот и эти два урода. Конечно, оба еле на ногах держатся, но глотки разинули на всю улицу.
Рейнмен уже сбоку от них. Нож вынут из кармана. Лезвие выскальзывает из ручки. Они по-прежнему не видят его. Наверное, один из алкашей обмочится от страха, когда его собутыльника свалит удар из темноты. Если он поймёт намёк и заткнётся или уберётся, то, пожалуй, сохранит себе жизнь. Рейнмен щадил тех, кто перед угрозой смерти прекращал нарываться. А так бывало часто, когда «сорняк» оказывался не один. Все они храбрецы, когда противник уступает им по силе, когда он один, а их много. А если он легко валяет их по асфальту, они сразу тушуются. Знает он их. Вот и эти двое. Им даже в голову не приходит, что кто-то может им помешать. А зря. Он уже здесь.