Суд Рейнмена
Шрифт:
Галина Георгиевна была спокойной, вежливой женщиной, никогда не хитрила и не изворачивалась ради повышения категории, а добивалась новой категории исключительно своей добросовестной работой. Неуспевающих учеников она подтягивала сама, совершенно бесплатно, была строга, но справедлива, не заводила «любимчиков» или «париев», замечания делала строго по существу и не оскорбляла ученика у доски. На выпускных вечерах ей дарили цветы и подарки не только её выпускники, но и ученики параллельных классов; её не забывали даже после выпуска поздравлять с Новым Годом, Восьмым Марта, днём рождения и Днём Учителя.
Коллеги
– Но согласитесь, Галина Георгиевна, — залебезила математичка, — пусть Соболевская поступает на гуманитарный факультет, но программу средней школы она освоить обязана!
– Я с этим не спорю. Но я знаю, что Соболевская очень усидчивая и старательная девочка. До седьмого класса у неё не было троек, даже по математике…
– Вы намекаете, что я не умею учить?
– Нет, конечно, но посмотрите сами: многие ученики, не только Синдия, не успевают по вашей дисциплине. Я считаю, что они просто не успевают усвоить материал из-за слишком частых контрольных и зачётов!
– Но я же обязана проверять их знания!
– Я согласна, но слишком частые проверки тормозят освоение новых тем. Дети всё время в напряжении, не могут сосредоточиться и поэтому порой получают у вас низкие оценки. Три зачёта и две контрольные работы за месяц — это слишком много для десятиклассников. Им нужно начинать готовиться к выпускным экзаменам. Я думаю, со мной в этом многие согласятся. Если уж речь зашла о показателях для всей школы, то мы все заинтересованы в том, чтобы ученики получили нормальные аттестаты!
Тут дискуссия свернулась. Галина Георгиевна привела неоспоримый аргумент, и даже математичка не нашла, что возразить. Но она так и не простила Аркадию Соболевскому его отказ от нового курса «репетирования» и во втором полугодии изводила Синдию как только могла: ставила ей оценки не выше «двойки», выслеживала у неё шпаргалки и отпускала на её счёт бесчисленные замечания. Если бы девочка в ответ хоть раз сорвалась, нагрубила в ответ или заплакала, математичка почувствовала бы хоть какое-то удовлетворение и ослабила бы травлю.
Но Синдия держалась всё так же невозмутимо и ровно. Ни слезинки не появлялось в её прохладных глазах. Окончательно разъярившись, математичка вывела ей двойку за третью четверть, «единицу» за итоговую контрольную работу, а на выпускном экзамене назначила ей пересдачу, намереваясь добиться, чтобы вместо аттестата Синдия получила справку о прослушивании курса десятилетней школы. Но накануне пересдачи вмешалась Галина Георгиевна.
– Я не вижу причины лишать мою ученицу аттестата, — заявила она, — но вижу, что вы не объективно оцениваете уровень подготовки девочки. Я сама не математик, но контрольную работу Соболевской смотрели компетентные люди, мнению которых можно доверять, и сошлись на том, что решение заданий соответствует как минимум удовлетворительной оценке. У меня есть на руках их заключения, которые я подошью в личное дело ученицы, а когда с ним ознакомятся в районо, возникнет вопрос, почему вы не смогли правильно оценить знания ученицы. Я стараюсь не ради себя или ради Синдии, точно так же я бы поступила, если бы вопрос касался любого другого моего ученика. Извините, но если вы не перепроверите работу Соболевской и не измените оценку, то я добьюсь того, чтобы девочку экзаменовала комиссия районо. Если они подтвердят вашу оценку, я только принесу вам извинения, но уже первичная перепроверка работы Соболевской дала результаты, отличные от вашей оценки.
В итоге побелевшая от ярости математичка была вынуждена поставить Синдии четвёрку: проверки из районо она не хотела. А Синдия на всю жизнь сохранила благодарные чувства к своей классной руководительнице и до сих пор не забывала на праздники приходить к ней в гости с цветами и подарком. И в этом году на День учителя она собиралась в Москву, к своей любимой учительнице, спасшей её аттестат от произвола алчной математички.
– Вообще-то пятнадцать страниц в день мой идеал, — сказал Павел, вбивая последние строки, — но иногда бывает, что строка просто не идёт или стопорится. А высасывать главы из пальца я не могу.
– Да и читателей, наверное, жалко, — заметила Синдия.
– Конечно, я о них думаю, а не стараюсь нагнать поскорее нужный объём, лишь бы книгу сдать поскорее. Я думаю: каково будет читателям, которые заплатят за моё имя на обложке, помня, как им понравились мои предыдущие книги — а под обложкой окажется какая-нибудь тягомотина для объёма. Ну не умею я забивать страницы хихоньками, хахоньками, порнухой или суждениями на темы «все бабы дуры» или «все мужики придурки». В меру приколоться — хорошо, но размазывать шутку на десять страниц — это уж чересчур. Я лучше попрошу отсрочить сдачу рукописи, чем писать для объёма.
– А когда выйдет фильм по твоим книгам?
– Если ничего не задержит, то следующей осенью. Американцы работают по ускоренной системе.
Какое-то время оба молчали, потом Синдия сказала:
– Ирина Андреевна рассказала о тебе и Робокопе.
– Я догадался.
Они снова замолчали.
– Ещё раньше я слышала эту историю от капитана Платова. Только он не называл имён. Сказал просто: одноклассник, который поставил на место дворовую шпану.
– Ясно. Тошка тоже от таких придурков натерпелся, пока не научился в ответ в морду бить. Тебе повезло, ты успела окончить школу до того, как появились эти, блин, «бригадиры»!
– У нас вместо «бригадира» математичка была, — вздохнула Синдия.
– Я заметил, что именно математички чаще всего наделены на редкость сволочным характером. У нас тоже и в школе, и в универе математику редчайшие грымзы читали, у них яд с языка так и капал, а нагадить нелюбимому ученику для них было дело чести.